Замок спящей красавицы. Полное собрание сочинений. Том 2

Он медленно проходит мимо пустого гаража. В глубине, за ямой, Адриен спрятал инвалидное кресло, которое двигалось при помощи рычага. Надо будет отдать это кресло. Нужно покончить с прошлым. Он должен жить как все, стать счастливым, беззаботным, здоровым. Реми останавливается у оранжереи, прислоняется лбом к стеклу. Бедная Мамуля! Видела бы она это подобие джунглей. Сюда что же, никто никогда не заходит? Заброшенные пальмы выглядят больными; листья гниют в бассейне; папоротник разросся и превратился в дикий сад, куда Реми не решается войти. Могила Мамули! Они, наверное, так же плохо ухаживают за ней, как и за оранжереей, где она любила уединяться. Никто больше не ходит на кладбище. А кстати, скоро праздник Всех Святых. Реми вспоминает свое последнее посещение кладбища Пер-Лашез. Он еще был маленьким мальчиком, Адриен нес его на руках. Раймонда у них тогда еще не служила. Все остановились при входе на одну из аллей. Кто-то сказал: «Здесь!» Реми бросил свой букет на гранитную плиту, а в машине долго плакал, прежде чем уснуть. С тех пор он там ни разу не побывал. Врач запретил. Реми уже не помнит, какой именно врач. Он повидал их столько! Но теперь-то уже никто не помешает ему пойти на кладбище. Быть может, каким-нибудь чудом Мамуля узнает, что ее сын ходит, что вот он стоит здесь, рядом с ней. Конечно, он никому об этом не расскажет. Даже Раймонде. Есть вещи, которые их не касаются, отныне не касаются. С сегодняшнего дня Реми перестает принадлежать им. У него начинается своя собственная личная жизнь.

Скрипят ворота, и Реми оборачивается. Раймонда! Она тоже слегка вскрикивает, увидя его здесь, перед оранжереей. Она стоит, не в силах сделать ни шагу, и преодолеть пространство, которое их разделяет, должен он. Они оба смущены. Неужели эта молодая женщина, столь изысканная, столь элегантная, неужели она… Еще вчера помогала ему садиться в кровати, иногда кормила его… Он неуверенно протягивает руку. Ему хочется попросить у нее прощения.

Она смотрит на него тем же взглядом, каким только что смотрела Клементина, затем машинально протягивает затянутую в перчатку руку.

— Реми, — говорит она. — Я вас не узнала. Вы смогли…

— Да. И запросто.

— Как я рада!

Она немного отстраняет его, чтобы лучше рассмотреть.

— Какое превращение, малыш!

— Я больше не малыш.

Она смеется.

— Для меня вы всегда будете малы…

Он резко перебивает ее:

— Нет… Для вас меньше, чем для кого бы то ни было.

Он чувствует, как у него горят щеки, и неловко берет Раймонду за руку.

— Извините меня. Я еще сам толком не понял, что со мной произошло. Мне немного стыдно за все те неприятности, что я вам причинил… Я был несносным больным, не так ли?

— Ну, все это позади, — говорит Раймонда.

— Мне бы очень этого хотелось… Вы разрешите, я задам вам вопрос?

Он открывает дверь в оранжерею, пропускает молодую женщину вперед. Воздух влажный, тяжелый, пахнет гнилым деревом. Они медленно идут по центральной аллее, на их лицах играют зеленые отблески.

— Кому первому пришла мысль о знахаре? — спрашивает он.

— Мне. Я никогда особо не доверяла официальной медицине. А раз врачи считали ваш случай безнадежным, то мы так и так ничего не теряли…

— Я не об этом. Вы что, считали, я притворялся?

Она останавливается под деревом, задумчиво ловит низкую ветку и проводит ею по щеке. Она размышляет.

— Нет, — наконец говорит она. — Но подумайте, какое потрясение вы испытали после смерти матери…

— Другие дети тоже теряют матерей. Но их от этого не парализует.

— Дело не в ногах, бедный мой Реми, удар не перенес ваш мозг, ваша воля, ваша память, и вы укрылись от внешнего мира в своей болезни.

— Прямо сказка какая-то!

— Да нет! Знахарь Мильсандье все объяснил. Теперь, он считает, вы очень скоро поправитесь.

— Ах, так, по его мнению, я еще не вполне здоров?

— Ну почему же, вполне, сами видите. Еще пара сеансов, и сможете заниматься спортом, плавать — все что угодно. Теперь дело в вас, в вашем желании. Мильсандье сказал: «Если он любит жизнь, то я за него ручаюсь». Слово в слово.

— Ему легко говорить, — пробормотал Реми. — А вы верите в эти его флюиды?

— Ну, конечно, верю… Вы сами — живое доказательство!

— А отец? Он рад?

— Реми! Почему каждый раз, заговаривая об отце, вы становитесь злюкой? Если бы вы его видели… Он так растрогался, что даже не мог благодарить.

— А утром так растрогался, что даже не пришел узнать, как я провел ночь. А вы, Раймонда?

Она закрывает ему рот своей надушенной ручкой.

— Помолчите!.. Вы сейчас наговорите глупостей. Нам было велено оставить вас одного. Это своего рода испытание.

— Если бы я знал раньше!

— И что тогда? Может, остались бы лежать? Чтобы помучить нас? Вот ведь вы какой, Реми!

Опустив голову, он поддает ногой камешки. Раймонда щекочет ему ухо пальмовым листом.

— Ну, улыбнитесь, мой мальчик, вы же должны быть так счастливы!

— Я счастлив, — ворчит он. — Я счастлив, счастлив… Если повторять часто, пожалуй, так оно и будет.

— Да что с вами, Реми?

Он отворачивает голову, чтобы она не видела его лица. Как-никак он уже взрослый и не должен плакать.