«
Я хожу», — говорит Реми, оказавшись перед зеркальным шкафом. Он улыбается своему отражению, откидывает светлую прядь, которая загораживает ему левый глаз. У него узкое девичье лицо с чуть выпуклым лбом и огромными глазами — от усталости они обведены синими кругами, словно накрашены. Любопытное это чувство — вдруг начать ходить, стать высоким: голова достает до этажерки, куда Раймонда ставит книги. Реми останавливается. Вот ведь какой он высокий! И какой худой. Пижама болтается на нем, как на вешалке. «Папа, наверное, в восемнадцать лет был раза в четыре толще меня, — думает Реми. — А уж что касается дяди Робера… Но дядя Робер — вообще не человек. Дикарь какой-то: вечно орет, хохочет или ругается. Представляю, какое у него будет лицо, когда он узнает, что его племянника поднял на ноги шарлатан, гипнотизер, человек, который лечит молитвами, заговорами и пассами. Каково будет дяде, верящему только науке?!» Реми делает еще несколько шагов. Нужно перевести дыхание, он цепляется за подоконник и немного наклоняется вперед, чтобы дать отдохнуть ногам. На проспекте Моцарта ровной линией выстроились голые платаны, во дворе воробьи гоняются друг за другом, купаясь в пыли. Чуть слышно шурша крыльями, садятся на крышу оранжереи. Оранжерея!.. Реми считает по пальцам. Вот уже девять лет, как он не заходил туда. Врач, настоящий, которого нашел дядя, утверждал, что ее тяжелый и влажный воздух опасен для больного. Просто ему не нравилась оранжерея, вот и все. Да и дяде тоже. А может, такие указания дал ему сам дядя. Потому что оранжерею, такую необыкновенную, с тропическими деревьями, лианами, ручейками, спрятанными в экзотической зелени скамейками, построили по указаниям Мамули. Реми сильнее опирается о подоконник. Прядь волос вновь падает на полузакрытые глаза. Он мысленно пытается представить себе свою мать, но в памяти возникает лишь расплывчатый силуэт, затерявшийся среди теней прошлого. Все, что предшествовало несчастному случаю, мало-помалу стирается. Тем не менее Реми помнит, что Мамуля каждый день брала его с собой в оранжерею. Он помнит ее белую кофточку с кружевным воротничком. Эта кофточка отчетливо всплывает перед его глазами, но над воротничком ничего нет. Он изо всех сил старается вспомнить, но тщетно. Он знает, что у его матери были такие же белокурые волосы, как у него, и такой же выпуклый лоб. Он представляет себе миловидную, хрупкую молодую женщину, но это лишь искусственно созданный им призрак, который нисколько не трогает его сердце. Все это так далеко! А сейчас прошлое уж тем более не в счет. Воспоминания, они хороши, когда ты обречен на неподвижность в постели или едва передвигаешься в инвалидном кресле. Кстати, кресло надо будет запрятать подальше в гараж. Впрочем, Реми не испытывал к нему ненависти. Когда он проезжал в нем по улице, зябко завернувшись в плед, люди оборачивались ему вслед. Он ловил на себе их полные сочувствия взгляды. Раймонда специально катила кресло очень медленно. Раймонда, она ведь так хорошо его знает! Неужели, правда, прошлое не в счет? Разве Реми не жалеет уже о том времени, когда… Он оборачивается, оглядывает комнату, шнурок звонка у изголовья кровати, затем костюм, который вчера вечером распаковала и повесила на спинку кресла Клементина.