Замок спящей красавицы. Полное собрание сочинений. Том 2

«…Вот в чем состоит правда, господин прокурор. Стоит Вам поискать хорошенько в секретере моей жены, и Вы обнаружите в нем письма частного сыскного агентства „Брулар“, касающиеся Бернара и его финансового положения. Вместе с той фотографией, которую Аньес предъявила сестре, эти письма спрятаны в углублении за выдвижным ящичком. Но будет лучше, если Вы произведете вскрытие моего трупа — тогда Вы получите доказательства правдивости моих слов. И последнее: я бы хотел, чтобы правосудие отнеслось к Элен снисходительно. На этот шаг ее толкнул страх перед нищетой. При иных обстоятельствах она бы не осмелилась пойти на это. Но что стоит человеческая жизнь в наше военное время? И в частности, моя? Я вовсе не хочу сказать, что Элен поступила правильно, медленно отравляя меня, но вместе с тем она не так уж и виновата. Поэтому я хочу только, чтобы она знала: ей не удалось меня одурачить. Это мое единственное желание.

Примите, господин прокурор, мои искренние заверения в глубочайшем к Вам почтении.»

Жервэ Ларош,

«Каштаны», Сент-Фуа, департамент Рона

Я так и не решаюсь войти в кабинет, открыть секретер и поискать конверт. Адрес напишу завтра. До утра я еще дотяну!

Положив письмо в тайник, начинаю взбираться вверх по головокружительно крутой лестнице. Когда Элен открывает дверь и заходит в спальню, я начинаю зевать, делая вид, будто только что проснулся.

— Ну что? Тебе хорошо спалось? — ласково спрашивает она.

— Очень хорошо… Где ты была?

— Внизу.

Бедняжка! Она так безыскусно лжет! Но я начинаю улыбаться первым и поглаживаю ее по руке. Страх отступил. Он вернется позже, за обедом.

— Хочешь кушать? — спрашивает она.

— Нет.

— Я приготовлю тебе картофельное пюре.

Похоже, это ее «любимое» блюдо. Может, именно в него она и подсыпает…

— Так ты поешь?

— Попытаюсь.

И я действительно пытаюсь есть. Но на висках у меня выступает испарина, и я тут же отказываюсь от своих усилий.

— Ну что же ты? — говорит она. — Ведь пюре отличное!

И она начинает его есть прямо у меня на глазах. Значит, не оно… Что же тогда?.. Вода? Компот? Настойка? Она смотрит на меня серыми, с поволокой глазами, и мне кажется, что я нахожу в них какой-то невероятный проблеск сострадания. Мы начинаем обсуждать меню ужина.

— Мне все равно, — говорю я, уже не в силах бороться.

Ночь проходит в мучениях: меня донимают колики и рот наполняется горькой слюной, куда более горькой, чем желчь. Затем наступает мрачное, туманное утро, но я едва вижу его. Я лежу на кровати, словно потрескавшийся и скрюченный побег дикой виноградной лозы на каменной стене.

— Пойду за врачом, — решает она.

И, не желая ничего говорить, я лишь киваю в ответ.

Но воля моя непоколебима, яд не властен над ней. Когда боль немного стихает, я поворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на часы. Проклинаю их. Элен ненадолго выходит. Из дровяного сарая доносится визг пилы — это пришел старик, который нам помогает. Элен возвращается.

— Побудешь один четверть часа?

— Да.

— Я иду за доктором.

Подождав немного, я предпринимаю свою последнюю, наверное, вылазку. Ох эта чертова лестница! До чего же она крута! И нескончаема! Но мне любой ценой необходимо дойти до секретера. Стены шатаются, комната наполняется шумом моих легких. Найдя наконец конверт, я пишу:

«Господину Прокурору Республики,

Дворец правосудия.

Лион»

Мой язык до того высох, что я уже не в состоянии смочить углы конверта, чтобы заклеить его; для этого мне приходится опустить палец в вазу с тремя хризантемами. С письмом в руке я иду на кухню и вижу через окно старика, распиливающего бревно.

Он не замечает меня. Его пила оставляет после себя две белые кучки опилок, и эта картина внезапно начинает волновать меня. Но даже такие легкие эмоции вызывают у меня удушье. Стоя у окна, я наблюдаю за пилой, за покрытым мхом бревном и свежеотпиленным торцом.

Боже мой! Как же я люблю жизнь!

Старик ловко орудует пилой, она послушно поет и ходит взад-вперед. Я прислоняюсь лбом к стеклу. Не отступать же теперь!