Он резко отпускает спинку кровати, отходит на несколько шагов. Нет. Он не может. Он любит Мамулю… но не эту, не этот труп… Та, которую он любит, все еще жива.
— Нет… Не просите меня об этом.
Он быстро выходит, моргает глазами, убирает с лица челку. К нему подходит Берта. Подавляя глухое рыдание, он опирается на руку медсестры.
— Не жалейте меня, — шепчет он. — Скажите мне правду! Она ведь иногда говорила что-нибудь?
— Никогда, повторяю вам. И даже когда мы к ней подходили, так вот, она подносила руку к глазам, как будто не хотела нас видеть. Был ли это тик или же ее жест что-нибудь означал? Мы так и не узнали. Она, казалось, боялась всех, кроме вашего дяди.
Реми молчал. Ему больше не о чем спрашивать. Он теперь знает. Он понял. Мамуля в глубине своего безумия все еще помнила, что способна навлечь несчастье. Это было очевидно.
— Спасибо, мадемуазель… Не провожайте меня! Я легко найду дорогу.
И все же он запутался и долго плутал по аллеям. Садовник выводит его на дорогу. Он шатается. Мигрень раскалывает голову. Такси едет по улицам, освещенным бледным солнцем. Его, наверное, уже ждут. Может быть, начинают волноваться из-за его долгого отсутствия. Разве и сам он не подобие демона, вооруженного чем-то куда более опасным, нежели простое оружие, и выпущенного в город?
Да нет! Отца еще нет дома, а Раймонда устала и отдыхает у себя наверху. Только Клементина вяжет у накрытого стола. Она сразу понимает — что-то случилось.
— Реми?.. Ты заболел?
— Она умерла! — выкрикивает он как оскорбление.
Они стоят друг против друга: она, вся съежившаяся, усталые глаза за стеклами очков, и он, дрожащий, ожесточенный, отчаявшийся.
— Бедный мой малыш! — вздыхает старушка.
— Почему ты никогда ничего не говорила мне?
— Ты был не в том состоянии, чтобы узнавать подобные вещи. Нам казалось, что мы поступаем правильно.
— Вы меня обманули… Но я хорошо знаю, чего вы боялись.
Она пугается, кладет на скатерть свое вязание и берет Реми за руку.
— Оставьте меня, — говорит Реми. — Мне надоели ваши методы, ваше шушуканье… вся эта конспирация вокруг меня.
Ему хочется что-нибудь разбить. Еще немного — и Реми возненавидит Клементину, поэтому он предпочитает подняться к себе в комнату и запереться на ключ. Никого не видеть! Старушка последовала за ним. Она шептала что-то за дверью. Он бросается на кровать, затыкает уши. Неужели они не понимают, что его лучше оставить в покое? В отчаянии, он пытается восстановить обрывки своего прошлого… Его бабушка?.. Она умерла от воспаления легких… скоропостижно. Такова, по крайней мере, официальная версия. Ничто не доказывает, что его не обманули. И почти сразу же после этого Мамуля попыталась покончить с собой. Совпадение? Ну да! А собака — тоже совпадение? Ах, как было бы хорошо, если бы он не ходил к Мильсандье! Именно с этого момента все и началось.
Слезы бессилия и гнева подступили к глазам. Клементина снова постучала в дверь. Взбешенный, Реми встал, пересек комнату. Он остановился, рука — на ручке двери. Осторожно! Клементина не должна иметь к этому никакого отношения. Ни в коем случае не причинить ей вреда. Реми пытается немного успокоиться. Он проводит рукой по лбу, старается дышать медленнее, рассеять этот приступ ярости, готовый вот-вот выплеснуться наружу. Он открывает дверь. Она держит поднос.
— Реми… Ну послушай!.. Тебе надо поесть.
— Входи.
Пока она ставит поднос на журнальный столик, он садится в кресло. Она кажется ему еще более морщинистой, пожелтевшей, высохшей. Реми совсем не хочется есть. Он берет куриную ножку и начинает грызть ее. Клементина, опустив руки, смотрит, как он ест, и рот ее шевелится одновременно со ртом Реми. Таким образом она тоже завтракает. Затем она наливает ему пить.
— Еще немного, — говорит она. — Специально для тебя сварила.
Он пробует белое мясо, берет немного желе, на самом краешке вилки.
— Вкусно?
— Да… да… — ворчит Реми.
Но забота старушки немного успокаивает его. Гнев прошел. Он только грустен и внезапно спрашивает:
— Мамуля… она любила… моего отца?
Клементина всплескивает руками. Она щурится, будто ее ослепил слишком яркий свет, а в уголках глаз собираются морщинки.
— Любила ли твоя мама?.. Конечно же любила.
— А отец, каким он был с ней?
Она слегка пожала плечами.
— Ну тебе-то что?.. Все это уже в прошлом.
— Я хочу знать. Каким он был?
Она смотрит в пустоту, стараясь разобраться в чем-то очень сложном, чего никогда не могла уразуметь.
— Он вел себя сдержанно.
— Не больше?
— С твоей бедной матушкой не всегда легко было, знаешь ли… Она изводила себя без причин… Она была немного истеричной.
— Что значит истеричной?
Клементина колеблется, поднимает с ковра крошку и кладет на поднос.
— Такой уж характер. Она все время волновалась… А потом, малыш, ты доставлял ей немало хлопот. Ты казался ей хрупким… она опасалась… да почем я знаю…
— Что-то было еще?
Клементина опирается на спинку кровати.
— Нет… уверяю тебя… Иногда твой отец терял терпение. И уж если быть до конца справедливой, он не всегда был не прав. Ты был чересчур избалован… Как бы это сказать? Ты был… между ними. Она слишком любила тебя, бедное дитя.