Замок тайн

– К этому и в самом деле надо привыкнуть. Я вон на войне всякое повидал, но, когда покойный милорд приставил меня к Нику, я просыпался по ночам в холодном поту и боялся даже собственной тени. Пить тогда начал.

Бен что-то проворчал, а потом повторил более отчетливо:

– Из-за твоих пьянок этот парень сбегал несколько раз.

Томас не ответил. Он глядел на «этого парня», и, когда сумасшедший стал возиться и подвывать, цыкнул на него, погрозив плеткой. Плетка имела несколько хлыстов и заканчивалась впаянными крючьями. Безумец втянул голову в плечи, его лицо исказилось гримасой страха и дикой злобы.

– С ним вообще-то можно справиться, правда, с трудом. Нас с Беном он боится, а барона даже признавал, хотя и боялся пуще нас. Тот частенько усмирял его, избивал до крови. Ненавидел лорд его ужасно, хоть сам и породил.

Карл и Джулиан по-прежнему не сводили с безумца глаз.

– Это… этот убивал?

Охранники переглянулись. Наконец Бен произнес:

– Вы ведь и так уже все знаете. Что ж, расскажу. Нам-то здесь, как я понял, еще немало времени коротать.

И он рассказал, что мать Николаса сама была женщиной безумной. Правда, родня ее это скрывала, да и сама леди Шарлотта долгое время не проявляла никаких признаков помешательства. Она была красавицей, недаром лорд Робсарт завел с ней роман. Когда он узнал, что с ней не все в порядке, она уже понесла от него. Барон не хотел с ней связываться, но королева настояла. Ее величество тогда ни о чем не ведала, а узнала все, когда уже ничего нельзя было поправить и безумство Шарлотты де Бомануар выплеснулось наружу. Говорят, королева просила у лорда Дэвида прощения, и даже на коленях стояла, особенно когда ее августейшему супругу понадобились полководческие таланты Робсарта. Но лорд их не простил и примкнул к парламентариям. Леди Шарлотта тогда уже родила Николаса и совсем помешалась. Ее держали взаперти, скрывали, как могли. То, что Николас тоже ненормален, вскоре стало очевидно. Кормилицы боялись его, их приходилось часто менять, но потом поползли слухи, что сын милорда – маленькое чудовище.

Тогда Робсарт услал и безумную жену, и сына к их родне во Францию. Бомануары поспешили упрятать Шарлотту в какой-то монастырь, где она вскоре и погибла, прыгнув с башни. Николаса, пока был мал, пытались лечить, но вскоре и его пришлось прятать – он оказался настоящим выродком. С ранних лет он проявлял склонность к жестокости и насилию: мучил и убивал животных, а потом стал бросаться на людей. Словно дикий зверь, все норовил кого-нибудь покусать, искалечить. Упырь какой-то, а не ребенок – он становился спокоен, лишь глотнув крови. Его стали запирать, избивать, запугивать. И прятать от всех.

Лорд Робсарт порой вместе с Патриком Линчем и с Беном ездил навестить его. Но эти визиты были для него столь мучительны, что он делался после них больной, становился подавленным и все твердил о проклятье рода Робсартов. Потом он и вовсе перестал ездить, постаравшись забыть о ненормальном сыне. Он много воевал, и это словно успокаивало его, отвлекало от мыслей об ужасном отпрыске. А затем пришло известие от Бомануаров: Николас загрыз служанку. Просто съел. Он и раньше набрасывался на людей, но, пока был ребенком, с ним удавалось справиться. С годами сила в нем прибывала, а ум постепенно исчезал; он все более походил на чудовище, и Бомануары уже не могли с ним сладить. Они пожелали вернуть его отцу, пригрозив, что, если он не примет сына, они расскажут о Николасе и тем самым запятнают имя Робсартов.

Лорду Дэвиду пришлось принять меры. Он устроил для сына это тайное обиталище и перевез его в Англию. С тех пор в Сент-Прайори больше не бывало гостей, а на замок лег покров тайны. Николасу, когда его привезли, было лет пятнадцать, но выглядел он уже как сейчас – чудовище без возраста. Говорят, такие долго не живут, но Николас пока не собирается умирать, а у Робсарта, как бы он ни ненавидел сына, не поднималась рука убить его. А вот Николас убивал. С ним приходится быть предельно осторожным – он дьявольски хитер и изворотлив. Его содержат впроголодь, и если выпускают, то только поскакать в пустом пространстве внутри старой башни. Рядом с ним обязательно находится страж с плеткой, которую монстр боится панически, как и псов Робсарта. Его безумный, дьявольский ум позволял ему несколько раз убегать. Он вылезал порой прямо по стене, но далеко от башни не отходил, боялся, видимо, псов. Это случилось, когда пару раз Том Легг, выпивши, начинал дремать. С плеткой, конечно. Если в руках плетка, безумец и не приблизится. Прежний охранник, Филип Блад, как-то оказался без нее, и от него остались одни лохмотья. Все списали на псов, как и ранее, с тем охранником-французом, что состоял при Николасе еще со времен его пребывания в Бретани. Как и с Джеком Мэрротом, когда тот бог весть зачем пришел ночью к руинам.

– Этого ненормального порой надо выпускать в старую башню, вот он и выбрался. А Томас тогда выпил, – заметил Бен Петтигрю, покосившись на угрюмо молчавшего Томаса.

Тот вздохнул и впервые подал голос: