Замороженная страсть

– Умеешь ты к людям подходить, – улыбнулся Лев, – быстро твои просьбы выполняют.

– Талант у меня, – хмыкнул Крячко.

– А может, ты и прав. Родственные души. Детская дружба самая крепкая. Тем более что мы подозреваем человека на косвенных уликах, а тут еще одна, и такая веская. Друг детства с двумя судимостями, к тому же по таким тяжким статьям. Сколько он по второму отбарабанил в колонии?

– Вот-вот! Почувствовал? Двенадцать лет. Фотографию завтра нам пришлют. И еще я велел переслать фото Максимову. Он со своими фотоспециалистами там проверит на совпадение. Чем черт не шутит. Теперь спи спокойно, Лев Иванович, завтра у нас великий день! Или на коне, или опять все впустую, в песок!

Матери Краснощекова Марии Ивановне по документам было всего 64 года, но выглядела она старухой. Седые сухие волосы топорщились, кожа на лице и шее была дряблая. Но самое главное – это безжизненные глаза. Белесые мутные старческие глаза. Когда она увидела красную книжечку с надписью МВД, которую ей протянул Крячко, то в глазах сразу стали собираться слезы. Но лицо женщины оставалось все таким же безучастным. И во всем ее облике была только усталость, обреченность, безысходность и глухая, глубоко запрятанная материнская боль.

– Ну-ну. – Крячко взял женщину обеими руками за плечи и повел в комнату. – Ничего страшного не случилось. Просто мы хотели увидеть вашего сына Всеволода. Поговорить с ним хотели. Чего же вы сразу плакать, Мария Ивановна…

Гуров вошел в квартиру следом, осмотрелся по сторонам, слушая увещевания напарника краем уха, и сразу понял, что никакого Севы Краснощекова по кличке Сова они тут не найдут. Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Нет его тут, и давно не было. Может, с того самого дня, как он освободился после второй ходки. А может, пожил с годок, пока осматривался и прикидывал, к какому прибыльному делу приобщиться, чтобы поменьше работать, да побольше иметь.

Он открыл тумбочку и увидел старые, слежавшиеся в плоские пыльные блины мужские тапочки. Да их не то что не надевали, их отсюда пару лет и не доставали. И в ванной комнате ничего не напоминало о мужчине в доме.

На вешалке в коридоре, в шифоньере в комнате тоже мужских вещей было минимум. Старые, застиранные, непригодные к носке рубашки, пиджак и рваная, но аккуратно зашитая куртка. Все это хранилось бережно, как память о сыне, который канул, исчез, растворился в окружающем мире. И ведь знает мать, что живой, а все равно как умер для нее. Вот и плачет периодически в рукав этого пиджака в прихожей, да в воротники рубашек, в которых уже и запаха сыночка Севы не сохранилось.

– И когда же он к вам, Мария Ивановна, приходил в последний раз? – спрашивал Крячко женщину, сидя с ней рядом на диване и заглядывая ей в глаза.

– Да уж года три, наверное… – тихо отвечала она, промакивая глаза платочком. – Как освободился во второй раз, так и пожил всего ничего. С полгодика, может, и пожил, а потом стал пропадать, уходить на несколько дней, а потом совсем не вернулся. Кто из соседок увидит, так придут, расскажут, мол, жив твой, видели его на днях тут…

– Как же он так? – непонимающе крутил Крячко головой. – Ведь вы ему мать, ведь вы же его вырастили, передачи носили, посылки слали.

Гуров присел на край полированного стола и слушал привычную, хорошо знакомую за годы службы историю. Историю, как мать потеряла живого сына. Как не уследила за ним еще в школе, как бросил он школу и ушел в училище, как не закончил и попал в колонию в девятнадцать лет. И все это время она винила себя в том, что недодала, недовоспитала, не объяснила чего-то важного, нужного, что сделало бы из него человека. И как контакт, потерянный еще в школьные годы, превратился у парня в стойкое раздражение при виде этой унылой, вечно ноющей, вечно со слезами на глазах матери, от которой всегда пахло корвалолом и валерьянкой. А где-то рядом были удачливые дружки и рассказы о вольготной сытой жизни, если фарт будет. Все как всегда. Фарт был, но недолго. И снова загремел Краснощеков в колонию. Теперь уже не за то, что обирал мелких предпринимателей и лоточников. Теперь он уже попытался создать аферу поинтереснее. Ничем не брезговал Сова. Ловила его ребятня на трассах перегонщиков подержанных машин из Германии, отбирали деньги, машины. Перебивали номера, изготавливали липовые документы и продавали в Казахстан, на Кавказ, в Среднюю Азию. Квартиры продавали при живых хозяевах, выпихнутых на улицу в картонные городки к бомжам.