Заморская отрава

Полно, да не померещился ли ему ожесточенный юнец в белом парике? А может быть, это враг рода человеческого, бес-искуситель, принял облик молодого государя, чтобы вынудить Алекса совершить то, что он совершил, и ввергнуть его в пучины греха?

Даша снова оглянулась к нему, и снова надежда зажглась в ее глазах, но тут Алексу уже ничего не оставалось, как приложиться к ее руке похолодевшими губами и прошипеть тем же змеиным, ядовитым, предательским шипом:

– Прощ-щайте, с-сударыня. Ваш-ш покорный с-луга навеки! Прощ-щайте!

Он не стал ждать, когда взор ее вновь померкнет, и вышел.

Странное ощущение владело им! Алексу случалось убивать людей – случалось нередко, однако он знал, что делает это если не для вящей славы Божией, как талдычат отцы-иезуиты, так во имя общей единой веры, соединяющей сердца, во имя высшей цели, которая, по бессмертному выражению Никколо Макиавелли, оправдывает любые средства, и совесть его отродясь не грызла: заставив человека проститься с жизнью, он спал, ел, жил спокойно, отчего же именно сейчас впервые возникло в нем страшное раскаяние, словно впервые отнял у невинного его живую душу, отчего именно сейчас он шел – и подавлял желание то и дело поглядывать на свои руки, прятать их стыдливо, как если бы они были обагрены кровью?..

Январь 1729 года

– Что это значит? Как сюда попал флакон с тинктурой моруа? Я полагал, что его украл у меня неизвестный злоумышленник, а оказывается… Извольте объясниться, сударь! – гневно воскликнул Кейт.

Степан Васильевич робко протянул руку и коснулся кончиком пальца ярко-синего, гладко отшлифованного бока. Он не верил глазам, но руки-то не обманывали…

Тот самый флакон! Как он сюда попал, в самом-то деле? Кейт говорит, его кто-то украл. Ну, понятно: у Кейта украли, а в эту коробку подсунули.

Но кому это надо было делать? Зачем?! А Кейт смотрит с таким выражением, словно убежден: да вот сам же хозяин, сам Степан Васильевич Лопухин, и стибрил драгоценный фиал.

Как? Когда? За каким чертом? Вроде бы не баба он, чтобы собирать хорошенькие безделушки. Это женский пол иной раз душу готов прозакладывать, чтобы раздобыть какую-нибудь эдакую затейливую вещицу, вон сколько раз Наталья Федоровна вынуждала мужа к непомерным тратам из-за какой-то ерундовины, а не получив желаемого, сначала устраивала рев и вой, а потом исхитрялась-таки добыть это не с помощью законного супруга, а одного из своих обожателей.

О, вот и ответ! Небось Наталья, которая жадно любовалась этим флаконом у Кейта, добыла его себе с чьей-нибудь помощью, да и припрятала, а теперь вот воровство и вскрылось.

Нет, что-то неладное получается. Раньше, заставив какого-нибудь любовника расщедриться, Наталья непременно находила случай пощеголять перед мужем обновкой или украшением, зная, что супруг у нее – сущая тряпка, не осмелится жену поучить, как водится у людей, побоится скандала… Уж она не упустила бы случая похвастаться флакончиком, налить в него каких-нибудь духов да этак-то изящно духами этими себя обмазывать.

Хотя куда наливать-то было духи? Флакончик, когда его в последний раз видел Лопухин, был полон какой-то отравою. А теперь в нем что?

Словно отвечая на этот вопрос, Кейт взял сосудец и начал отвинчивать пробку. Та не поддавалась.

«Не так! – чуть не воскликнул Степан Васильевич. – Не так открываешь! Надобно сперва надавить на пробочку сверху с некоторым усилием, а потом повернуть, да не как обычно открывается, а, наоборот, справа налево!»

Странно. Степан Васильевич накрепко уверен, что флакона сего не брал и в руках никогда не держал, однако же откуда он знал, как он открывается?

Тем временем Кейт, словно услышав подсказку, взглянул исподлобья и, резко надавив на пробку, осторожно открутил ее. И тотчас испустил разочарованный вздох:

– Пусто! Боже мой! Но ведь такой дозы хватило бы, чтобы убить нескольких человек!

Он переглянулся с Остерманом, который присутствовал тут же молчаливой фигурой изумления, и снова обвиняюще уставился на Лопухина.

– Удивляюсь, как вам удалось сие… как вы только ухитрились, сударь мой, – пробормотал Кейт, покачивая головой. – Не иначе, с моим прежним камердинером стакнулись… говорили мне умные люди, чтоб я никого из русских не брал в услужение, да я не поверил. Потом поймал его за руку нечистую, прогнал, однако поздно было. Возникло у меня подозрение, что сей варвар не только деньги крал мои, но и похитил этот драгоценный флакон, о пропаже коего я очень сокрушался, однако я и помыслить не мог, что это вы слугу моего науськали, что это вы решили… Боже мой, какой же вы мстительный, какой жестокий человек оказались!