Заморская Русь

Вскоре на корабле подняли паруса. Как рыба у воды, он повел носом, схватил ветер и ожил. Повисшие на реях матросы и промышленные распустили паруса, взяли курс на Кадьяк. Стоя на баке, Баранов улыбался в усы, ветер шевелил мех его бобровой шапки. После не раз битого и латаного галиота «Три Святителя» это было первое надежное судно с хорошей скоростью и большим водоизмещением, с обшитым медью корпусом. И представлялись шелиховскому управляющему купола церквей на островах, мачты кораблей с флагами всего белого света. Крещеные индейцы и эскимосы промышляют на компанию морского зверя, живут в чистоте и достатке, русские люди, заботясь о них, ведут торг. Прикинув в уме разницу между ценами на меха и изделиями из них, он представлял себе заводики, производящие одежду. Но, обернувшись, увидел оборванных товарищей. После стычки с якутатами иные из них еще залечивали раны. На шкафуте стоял Прошка Егоров в драной парке. Ветер шевелил отросшие, как у попа, волосы. Управляющий вспомнил, что через пару лет ему стукнет пятьдесят — дряхлость не за горами. И контракт скоро закончится — пора было подумать о возвращении на родину.

За всю предыдущую жизнь Александру Андреевичу Баранову не приходилось писать столько, сколько было написано за четыре года службы на островах. В крепости, в байдаре или в палатке скрипели его перья, а зрение так ухудшилось, что он уже не мог читать при свете жировика самим собой написанное.

Он писал Охотскому коменданту, оправдываясь на доносы промышленных и чиновных, писал отчеты о выполнении явных и секретных инструкций по Государевой службе. Писал правлению компании, опять же оправдываясь на доносы, отчитываясь о проделанной работе, предлагая свои планы. И метался в замкнутом треугольнике между гражданским долгом, коммерческой выгодой и совестью.

Коменданту управляющий сообщал, что в Павловскую бухту заходили английские корабли «Дисковери» и «Чатам» под командой морехода Ванкуверта, бывшего здесь шестнадцать лет назад под началом командора Кука. Экспедиция описывала Кенайский, Чугацкий и Якутатский заливы.

Руководству компании писал, что выгодно купил фрегат с частью пушек и ходовым товаром в обмен на бот и меха, что встретил здесь новопостроенный в Охотске пакетбот «Северный Орел» под началом служилого англичанина Шильца и отправил его в Якутатский залив прикрыть партию передовщиков Пуртова и Куликалова.

Управляющему Уналашкинскими промыслами, он позволял себе пожаловаться на жизнь. Только ушел из Павловской бухты бот с мехами, как открылось, что корпус фрегата прогнил и непригоден для дальнейшего плавания. Со дня уговора с судовладельцем команда по ночам тайно откачивала воду. Брошенные Муром матросы и толмач винились, что знали об этом, но молчали из страха перед хозяином.

Из Охотска прибыл пакетбот под началом коллежского регистратора Шильца. Иностранец на российской службе в мундире с золотыми пуговицами, в ботфортах и шляпе смотрел на Баранова, в урильей парке и стоптанных броднях с презрением, называл его проходимцем и собирался самовольно отправиться на поиск новых земель. Пришлось снизойти до кулачков и заставить уважать компанейскую должность управляющего.

Стычка с Шильцем заставила Баранова о многом задуматься. Чтобы не унижать в глазах иностранцев достоинство губернатора острова стоптанными сапогами, он вынужден был уклониться от встречи с командором Ванкувертом.

А потому Александр Андреевич слезно просил Емельяна Григорьевича Ларионова, управляющего с Уналашки, за любые деньги прислать ему дюжину голландских рубах, камзол и сюртук хорошего сукна, суконный плащ, шляпу, а так же парик, ботфорты и часы с золотой цепью.

Нужда заставила его начать строительство верфи и разобрать купленный фрегат. Свои мастеровые люди заново изготовили сгнившие части и спустили на воду наполовину новое судно. На носу его Баранов самолично вывел краской русские буквы «Финикс», и так называл свой корабль в письмах.

3. Встреч солнца

Под полозьями саней с рассвета до заката скрипел и скрежетал ноздреватый весенний лед. Люди компанейского обоза ночевали в жарко натопленных сибирских избах тракта, приказчик и староста ругались с ямщиками, смотрителями станций, а молодые контрактники, после долгого сидения в санях с жадностью хватались за всякую работу. Сысой, обычно, уже к полудню начинал дергаться и дурить, сердя степенного Ваську Васильева:

— Ну чего ты все скалишься?! — ворчал дружок.

— Так воля же, Васенька! — Скинув шапку, Сысой мотал головой, подставляясь ветру, глубоко и шумно втягивал носом запах талой земли. — Ишь, Евдокея свистунья как веет?

— Лето будет раннее, прошлогоднее сено останется, — рассудительно заметил Васильев и вздохнул. Он уже тосковал о доме.