Заморский выходец

Потом Марк объехал села. Кроме села на косогоре, были еще село и две деревни: вотчина была велика и с одной стороны граничила с вотчиной дядюшки, с другой — с поместьем боярыни Доброй, т. е. растягивалась чуть не на десяток верст. Везде Марк Данилович натолкнулся на одно и то же: грязь, нищета и приниженность крестьян в силу этой нищеты. Что приниженность была именно следствием нищеты, это явствовало из того, что крестьяне той эпохи еще не были крепостными и, при достатке, не очень-то любили ломать шапку перед помещиком: коли крут очень либо не в меру корыстен боярин, так дождался Юрьева дня да и перешел на землю другого боярина; еще тот же крутой нравом помещик станет кланяться да просить остаться и начнет сулить всякие поблажки. Но много ли было достаточных крестьян? Раз, два — да и обчелся; все остальное крестьянство было голью неприкрытою. Оттого-то и кланялось оно вотчиннику и бежало к нему в кабалу, чтобы добывать этим путем корм.

Марку Даниловичу было до слез жаль этих забитых, погрязших в глубоком невежестве и нищете людей, и великие планы слагались в его голове. Как-то он заикнулся о своих намерениях своему дядюшке. Тот расхохотался над ним:

— Дурень! Да коли мы смердов не станем гнуть, так они нас согнут!

Марк Данилович не возражал: спорить с дядей было бесполезно. Не любил молодой Кречет-Буйтуров и ездить в свою вотчину со Степаном Степановичем: ему не нравилось обращение дяди с крестьянами — старик говорил с ними, как со своими рабами. Вскоре от дядиного сопутствия он был освобожден тем, что старик опять уехал в свою вотчину, а Марк остался в Москве до тех пор, пока дом не будет совершенно исправлен. Кроме того, ему как окольничему нужно было дождаться венчания на царство Федора. Как сказано, в свою вотчину он пока только изредка наезжал. Теперь он ехал по той причине, что близился Юрьев день и надо было заключить условие с крестьянами о пользовании ими землею. Он нарочно откладывал поездку, чтобы отправиться в хорошую погоду. Дождавшись, по-видимому, «доброго дня» и выехав из Москвы, он убедился в неудаче своего выбора: ясное утро испортилось. Набежали тучи, несколько раз начинался было дождь, но проходил. Боярин досадовал, но делать было нечего, приходилось продолжать путь.

До вотчины Марк Данилович добрался, однако, благополучно: погода более грозила стать дурной, чем стала такою на деле. —

Крестьяне уже поджидали его приезда и толпились у крыльца дома. Не дожидаясь их причитаний и низких поклонов, молодой окольничий объявил условия «посадки на землю» такие, что крестьяне радостно вскрикнули: эти условия были вдвое легче тех, какие предлагали даже самые некорыстные из окрестных вотчинников.

— А-ай, да и что ж это за человек добрый! — говорили крестьяне, расходясь по избам.

— А и не человек, а прямотка ангел Господень!

В вотчине Кречет-Буйтуров пробыл недолго.

— Как же это ты так, господин добрый, один ездишь и даже без сабельки? — заметил сторож Михей, провожая боярина.

— А что? Шалят разве?

— И-и! Здорово шалят. Намедни проезжал тут боярин один: догола раздели. Ты б мужичков провожатых взял.

— Э, ничего! Доберусь! — беспечно ответил Марк.

Та дорога, по которой он приехал из Москвы, как он узнал в вотчине, делала крюк версты в две. Существовала более короткая, проходившая вблизи вотчины боярыни Доброй. По этой дороге и направился молодой Кречет-Буйтуров.

Дорога шла то леском, то полями. Весенняя распутица была в полном разгаре. Коню приходилось поработать немало. Марк, хотя и подгонял его, но прекрасно сознавал, что подбавить рыси конь по такой невылазной грязи не в силах. Молодой боярин то и дело поглядывал на небо, которое все более заволакивалось тучами. О разбойниках он и думать забыл.

Проезжая мимо усадьбы Василисы Фоминичны, он подумал: не завернуть ли ненадолго? И почему-то перед ним пронесся образ миловидной златокудрой девушки. Роскошная красота боярыни не вспоминалась ему. Его так и тянуло в усадьбу, но он бежал от искушения.

— В Москву поскорей надо: и то, того и гляди, дождь соберется, — решил он, минуя усадьбу.

Вскоре дорога пошла лесом. Узкая тропа змеей вилась между деревьями. ПахЛо распускающейся зеленью. Там и сям из пуха почки выглядывал зеленый край листа. Безлистные деревья уже не казались черными и печальными — пух почек кидал на лес сероватый налет.

Боярин почти выпустил из рук поводья и глубоко задумался. Пряный запах весны пробуждал в его сердце какие-то неясные желания. Ему вдруг стало совсем грустно, но он сам не знал, о чем грустит — так, какая-то беспричинная тоска.

Странный крик не то какой-то птицы, не то неизвестного зверька пронесся по лесу и стих.

Марк поднял голову, конь заострил уши.

«Что это за крик?» — подумал молодой боярин.

Ответ не замедлил появиться в образе десятка вооруженных дубинами мужиков, выступивших из-за деревьев.

Кречет-Буйтуров не успел опомниться, а уже несколько пар рук схватились за узду коня и самого боярина тянул с седла мужичина свирепого вида, приговаривая:

— Ну-ка, лезь с коня долой!

— Что вам надо? — спросил Марк.