Замполит. Проклятый путь

Ходили слухи, что капитан Махмудов сделал карьеру, пройдя по головам. И если Калачана он подсидел без труда, угождая генералу и подставляя своего начальника, на должность которого метил, то начало карьеры было связано с кровью. Перед тем как занять майорскую должность командира медицинской роты, он столкнулся с волевым офицером медроты, занимавшим должность старшего ординатора хирургического отделения. С этим своим соплеменником они соревновались в поддержании дисциплины и наведении порядка в роте. А после сопернику Махмудова вдруг неизвестные проломили голову на окраине военного городка, на пятачке, где располагались пивные и придорожные кафе. Но потерпевший остался жив. Более того на фоне травмы головы он предпринял попытку суицида, выбросившись из окна своей квартиры. После его комиссовали из армии по состоянию здоровья. А с документами в военную прокуратуру и госпиталь бегал я. Так заведено в армии и прописано в уголовном кодексе, если военнослужащий избегает выполнения своих обязанностей из-за травмы, на него заводят уголовное дело по статье «Членовредительство». Дело на него закрыли и уволили в звании капитана фактически инвалидом.

О причастности к этим трагическим событиям начмеда Махмудова приводили три обстоятельства. Первое, ссора Махмудова и потерпевшего, не желавшего подчиняться тогда еще исполняющему обязанности командира медроты – ищи кому выгодно. Второе, связи Махмудова с местными криминальными кругами, промышлявшими наркоторговлей и похищением людей. И, наконец, реакция другого врача, старшего лейтенанта Султанова на замечания Махмудова, боязливо-уважительная, но при этом он при мне прикупил травматический пистолет с резиновыми пулями. Рустам Султанов, почти мой земляк, такой же офицер-двухгодичник, призванный на два года, дал мне понять, что опасается за свою безопасность. Такая обстановка меня серьезно настораживала.

К тому же Махмудов держал в своем подчинении одного привилегированного контрактника из местных, который на службе ничего не делал. Он редко являлся на построения, вел себя развязно, мог угрожать любому, в том числе и мне. Меня же он периодически провоцировал на драку, намекая, что я якобы хорошо знаю форму доклада и должность у меня такая стучать командиру роты и замполиту бригады. Пару раз моя внешняя интеллигентность и выдержка дала сбой, и я стал толкать его как перед дракой. На что рядовой Радченко, завидовавший моим звездам на погонах, свел все на шутку, присел, перешел на «вы» и попросил его не бить. Так он повел себя при свидетелях напоказ. После один на один он шепнул мне, что со мной может что-нибудь произойти… К ротному, а теперь уже начмеду Махмудову обращать было бесполезно, поскольку я понимал, что этот солдат скорее всего отдает ему часть своего довольствия и является его подопечным. Радченко входил к Махмудову без стука и отпрашивался довольно часто, при этом обращаясь к нему по должности «командир». Такого себе не позволял никто из подразделения – все к нему обращались исключительно на «вы» и по имени отчеству…

Притих он только, когда его припугнул дознаватель из военной прокуратуры, с которым я контактировал по служебным вопросам, о предоставлении административных расследований, служебных карточек и личных дел, в том числе по факту гибели рядового Баева и другим проблемным делам подразделения. Но не по моей жалобе. Сам я не имел права подавать какие-либо жалобы через голову своего начальства. На что мой прямой начальник полковник Златогиря, прежде предлагавший мне заключить контракт на капитанскую должность психолога дивизиона, пытался отстранить меня от занимаемой должности, как не справлявшегося со своими обязанностями. Но, не заручившись поддержкой нового начмеда бригады капитана Махмудова, оставил эту затею. Нового начмеда я устраивал и как курьер по штабным, прокурорским и прочим поручениям и в качестве делопроизводителя и просто помощника. Он больше не песочил меня, как раньше на совещаниях старших офицеров, как слабого зама командира роты, якобы способствовавшего панибратской атмосфере в подразделении, сложившейся еще до меня.