Замри, как колибри

Теперь, полагаю, для тех, кто до сего момента следил за моей мыслью, уже достаточно очевидно, что в этой новой форме экономических расчетов просматривается своего рода трюк, в котором трудно было разобраться даже матерому финансисту. Сам Шекспир весьма неприязненно отозвался на этот новый и тревожный поворот в экономической мысли своего времени. Описывая Шейлока как человека, требующего положенный ему по закону «фунт плоти», он не только осуждал венецианского ростовщика, как мы теперь называем людей его профессии, но вместе с тем подчеркивал трудности, с которыми сталкивалась юриспруденция тех лет, поскольку мыслила старыми и отживающими свой век категориями. Ибо если бы Шейлок был просто бессовестным ростовщиком, Шекспир ни за что не стал бы расходовать на него свой талант. Документы того времени полны сведений о судебных тяжбах между йоменами и торговцами, тогда по преимуществу шотландцами. Нет, Шекспир нашел бы материал поближе к дому. Он бы нашел его, например, в решении, вынесенном судьей в Глазго приблизительно в то же время, как была поставлена шекспировская пьеса «Как вам это понравится». Решение гласило: «В случае если процент превышает 48 процентов, суд, если не доказано противное, будет полагать, что взимаемый процент чрезмерный, а сделка несуразная». Хотя в документах нет прямого указания на это, но данное решение интерпретировалось по всей стране как предупреждение кредиторам-шотландцам, которые к этому времени сумели едва ли не удушить английских йоменов – фермеров средней руки. Другие постановления английских судов этого периода хором подтверждают, что банковский мир Англии пребывал в состоянии хаоса, царила полная неразбериха относительно определения стоимости и цены монет. Сегодня всем известно, что если чеканка отвечает стандарту, то при разогреве все монеты достигают точки плавления одновременно. Обычно это служит регулированию стоимости монет. Но как вы понимаете, расплавленные таким образом монеты могут временами давать какие-то отклонения. Специалисты по чеканке металлических денег знают, что всегда возможен разрыв между ценой монеты и точкой плавления – и не только из-за налога на чеканку денег, но и по вполне естественным причинам. Нет на земле Божьей такого металла, даже если он предназначается для столь абстрактного употребления, как деньги, который выдержал бы пробу на кислую реакцию в тигле монетного двора. Так или иначе, цена монеты на монетном дворе часто оказывается отличной от номинала, провозглашенного казначейством. Вспоминая сказанное, нетрудно увидеть, что вопрос о «дефектах» металла не имеет ничего общего со стоимостью и ценой, но именно они-то и были теми злокозненными проблемами, которые на время потрясли самые основы Ломбард-стрит. Китайцы же, можете не сомневаться, давным-давно усвоили, что расплата в конечных единицах отнюдь не сам таэль, в котором выражается вес серебра. Причем обратите внимание, что хотя китайцы никогда не имели счастья пользоваться подвижным алфавитом, как в западных странах, но их идеограмматики придумали особые мазки кисточкой для обозначения первого и другие – для обозначения второго. Реальная цена монет, с другой стороны, была совсем иным, обычно оплатой долга. Во всяком случае, чем-то «переносимым», то есть таким, что можно взять и перенести. Точно так же в Никарагуа, где до введения североамериканской денежной системы кордоба означала для среднего никарагуанца не только деревянный башмак – предмет, имевший большую ценность по причине частых проливных дождей, – но и саму монету, на которой был отчеканен деревянный башмак, или кордоба. В Румынии лея никогда не имела реально осязаемого значения. Это было просто слово, которое проникло в румынский язык из древнего скифского языка, да к тому же, вероятно, в искаженном виде. В наши дни она практически ничего не стоит, даже, так сказать, леи.