Я пару раз вздохнула, потом сказала: «Ой!», как будто о чем-то вспомнила, и вытащила из сумки эскиз обложки.
— Я подумала, может, тебе захочется взглянуть.
— Что это? Обложка твоей книги? — Он оживился и поднял на меня совершенно счастливые глаза. — Поздравляю!
Он, наверное, лет сто изучал обложку, а я изучала его. Знаете, а он и вправду очень симпатичный. Умные глаза, красивые блестящие волосы. Вообще-то, имея доступ ко всем этим средствам, глупо было бы не иметь блестящих волос…
— Хорошая, — наконец изрек он. — Очертания как бы смазанные, но выражение скорби схвачено. Очень эффектно. С нетерпением жду, когда смогу ее прочесть.
Меня что-то кольнуло, но я в тот момент не стала разбираться в своих ощущениях.
— Но название? — спросил он. — Мне казалось, выбрали «Шоколад — от слова „шок“?
Это было его предложение.
— Мне «Шоколад» нравился, — сказала я, — но рекламщики решили по-другому.
— Что ж, не всегда получаешь то, что хочешь.
Я придумываю или он действительно имел в виду что-то еще? А как он на меня смотрел в этот момент! И не была ли это та самая дрожь?
Мне показалось, что да, но я поспешила раскаяться и, смущенная, распрощалась.
— А эхинацея? — прокричал он вслед.
Еще в августе, когда отдел рекламы «Докин Эмери» прислал мне вырезку из «Книжных известий» с упоминанием моего контракта (интересно, Лили видела?), я выписала их себе в надежде, что там еще что-нибудь про меня напишут. Я детально изучала каждую страницу, но ничего не обнаруживала, зато в ноябре набрела на заметку о Лили. В ней говорилось, что рождественские продажи идут неважно.
Примерно в то же время я напала на рецензию на книжку Лили в газете — с недавних пор я и рецензии читаю. Там говорилось, что «Мими» была восхитительной книжкой, а в этой нет ни занимательного сюжета, ни изюминки, которые могли бы завоевать автору новых поклонников. Напротив, после этой книги от нее отвернутся и старые. Какой это для нее удар!
Ладно, честно признаю: я была довольна.
Как-то в декабре, вернувшись с работы, я обнаружила на кухонном столе небольшую коробку.
— Я ее потрясла, — сообщила мама, — мне кажется, там книги. Открой. На. — Она протянула мне ножницы.
Я вскрыла печать и увидела шесть экземпляров «Радуги» — выглядели совсем как настоящие. У меня подкосились коленки, и пришлось сесть, чтобы прочесть сопроводительную записку.
— Это всего лишь корректура, — пояснила я. — В тексте еще могут быть орфографические ошибки, и обложка без тиснения. Их печатают и рассылают специально для рецензий.
— Но это же все равно книга! — взволнованно проговорила мама.
— Да.
Моя книга обрела вид книги! От осознания этого факта я испытала странное чувство. Я принялась листать страницы, и меня пробила внутренняя дрожь. Тут я поняла, что со мной тогда было в аптеке; в моей книге, страница за страницей, описывалась история любви Иззи к Уиллу, то есть моей — к Джонни. Господи, какая же я дура! Когда я писала книгу, я так сосредоточилась на том, чтобы не обидеть маму, что совершенно упустила из виду всех остальных. В первую очередь — Оуэна. Правда, я не думала, что наше общение продлится так долго — ведь он не отказался от своей привычки убегать посреди разговора, и мы только и делали, что ссорились. Но теперь книга закончена, Оуэн все еще здесь, а мой герой-любовник имеет своим прототипом совершенно другого мужчину. Оуэн особенно чувствителен к деталям, он прекрасно помнит, что я много времени провожу в аптеке — по крайней мере проводила до недавнего времени.
И даже когда я по воле редактора вносила изменения и исправления, я рассматривала эту работу как какое-то упражнение, а не как текст, который когда-нибудь будет опубликован и доступен для прочтения. Как я могла быть такой идиоткой?