Апис между тем ел жадно, и скоро от небольшого пучка, бывшего в руках у Хену, не осталось ничего.
– Готовьте жертву! – обратился Амон-Мерибаст к другим жрецам.
Некоторые из них подошли к Хену, держа в руках разноцветные ленты и золотые обручи, а священное животное, покончив с одним пучком пшеницы, обратилось к другим девочкам и продолжало утолять свой голод. Девочки сделались смелее и сами совали в морду богу лакомое кушанье.
Хену между тем украсили лентами и золотыми обручами, Амон-Мерибаст вылил на ее курчавую головку несколько капель благовония. Девочка, казалось, светилась удовольствием и гордостью. Толпа напряженно следила за всем, что происходило перед ее глазами. Слышались возгласы, вопросы, наивные замечания.
Амон-Мерибаст подал знак, и воздух огласился дикими звуками труб и соединенными хорами жрецов. Пели торжественный гимн Горусу.
Между тем с востока, из-за Нила, приближалась гроза. Синее как лазурь небо до половины затянулось черною, зловещею тучей. Послышались глухие, далекие раскаты грома, и Нил принял зловещий вид.
Верховный жрец взял Хену за руку и повел к лодке, стоявшей у берега с гребцами, которые держали весла наготове. Девочка не понимала, что с нею делали, но уже заметно начинала чего-то бояться. Трубная музыка и хор жрецов завывали все громче и неистовее.
Верховный жрец, вступив на лодку, провел свою невинную жертву на позолоченное возвышение в носовой части и поставил ее у самого края помоста.
Лодка отчалила от берега и, отплывя несколько сажен к середине реки, повернулась носом к зрителям, любопытство которых, смешанное с невольным страхом, достигло крайнего напряжения.
Зрелище было странное, пугающее воображение. Многие начали догадываться, в чем дело.
А Хену, вся убранная цветными лентами и золотыми обручами, и высокий жрец в белом одеянии, стоявший с нею рядом и державший ее за руку, казались издали каким-то видением, чем-то фантастическим.
Все напряженно и испуганно глядели туда, на это видение.
Жрец поднял к небу руки – и вдруг в воздухе мелькнуло что-то…
В толпе послышался крик ужаса… На золоченом возвышении священной лодки высилась одна только фигура жреца…
На поверхности Нила мелькнули яркие ленты – и исчезли под водой…
– Он столкнул ее в Нил!.. Он утопил ее!..
Но в тот же момент что-то сверкнуло в воздухе. Раздался страшный, какой-то металлический треск, от которого и земля и Нил дрогнули. Это была молния, упавшая с неба на Фивы: привлеченная металлическим изображением Горуса и его ладьей, она, казалось, на секунду остановилась на них – и в одно мгновение золотой бог расплавился от небесного огня… И ладья Горуса, и поддерживающие ее жрецы упали на землю…
Все замерло в ужасе…
Апис, оглушенный ударом грома, обратился в бегство, подняв кверху свой священный хвост и спеша спастись в своем храме – в стойле…
Все бросились бежать, крича и толкаясь…
Мокрая голова Хену показалась над водою. К ней кто-то плыл на помощь: это был ее отец, Адирома.
– Боги не приняли жертвы, – весь бледный и растерянный сказал верховный жрец, поднимая руки к небу. – О всемогущий, гневный Амон-Ра! Ты поразил своего сына, Горуса… Горе, горе нам!
XVII
Похороны дочери фараона
Нофрура не перенесла тяжелого недуга – на девятый день она скончалась. Ни все боги Египта, ни могущество и богатство фараона – ничто не спасло его любимую дочь от смерти.
Естественная смерть юной царевны в силу простой случайности казалась чем-то страшным, ужасающим: воображению египтян представлялось, что это не простая смерть, а какое-то роковое предзнаменование.
Да и в самом деле: для умилостивления богов приносится небывалая почти в летописях страны жертва – и боги не принимают ее. Мало того, какая-то высшая сила посылает на землю небесный огонь, повергает в прах изображение Горуса, превращая его силою небесного огня в безобразную, бесформенную массу; жрецы и сам великий бог Апис поражены ужасом!
Нет, это не простая смерть – это какое-то страшное знамение, знамение гнева богов. Но на кого они излили свой гнев? На самого фараона! За что? За какие преступления? Все Фивы в тревоге. Весть о страшном событии облетает весь Египет.
А юная покойница лежит на богатом смертном ложе, окруженная многочисленною семьею своею, братьями, сестрами. Смерть придала ее прекрасному лицу выражение глубокой, кроткой задумчивости и покорности воле богов.
Теперь для семьи фараона и для всего его многочисленного двора наступили «дни плача» – семьдесят дней плача вплоть до самого погребения отошедшей на лоно Озириса юной царевны.