Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

Вдруг она вздрогнула и невольно ухватилась за руку Нитокрис, с которой шла рядом.

– Что с тобой, милая Лаодика? – спросила юная дочь Рамзеса.

– Я так испугалась, милая Снат, – отвечала Лаодика, сжимая руку Нитокрис.

– Чего, милая?

– Его – моего господина.

– Какого господина? Твой господин – мой отец, фараон Рамзес.

– Мой бывший господин – Абана, что купил меня на рынке в Цоан-Танисе и от которого мы бежали вместе с Херсе. Я его увидела вон там, среди носителей опахала фараона.

– Чего ж тебе его бояться?

– Он узнал меня, он возьмет меня к себе. О боги!

– Он не посмеет взять! – гордо сказала юная дочь Рамзеса. – Ты моя сестра.

– Да хранят тебя боги, милая Снат! – с чувством сказала Лаодика, пожимая руку Нитокрис. – У тебя доброе сердце; а доброе сердце – лучший дар богов.

– А покажи мне, где он? Видно его теперь? – спросила Нитокрис.

– Видно; но я боюсь взглянуть на него… Вон он – около седого воина в панцире.

– А! Это Таинахтта, вождь гарнизона, отец нашей Аталы – ты ее знаешь?

– Знаю, милая Снат… Я ее боюсь…

– Почему? – удивилась Нитокрис.

– Не знаю. Она меня, кажется, не любит.

– О! Понимаю: она ревнует тебя к брату, к Пентауру. Да и я тебя к нему ревную, – наивно говорила хорошенькая царевна. – Так который же Абана?

– Тот, что с золотой цепью на груди и с тремя кольцами у предплечья.

– А! Какие злые у него глаза! Какой нехороший! Он что-то говорит Таинахтте и показывает сюда.

– Он показывает на меня.

– Ничего – не бойся.

– Милая Снат! Как же мне не бояться? Я так виновата перед ним.

– Чем, дорогая?

– А как же! Ведь я – воровка.

– Что ты! Как?

– Я же бежала от него и увела с собой свою старушку Херсе. А ведь он нас купил: значит, я украла у него цену двух рабынь.

– А сколько он заплатил за вас?

– За меня десять мна, а за Херсе пять кити[28] серебра.

– Пустяки, милая Лаодика: мы ему заплатим вдвое.

Лаодика недаром опасалась: Абана действительно узнал ее сразу.

Когда, проснувшись утром на корабле «Восход в Мемфисе», он узнал, что за ночь исчезли и Лаодика, и старая Херсе, он пришел в ужасную ярость. Никто на корабле не мог сказать ему, что с ними сталось: никто не видел их бегства, потому что все спали. Рабы, которым поручено было стеречь их, также ничего не могли сказать о беглянках, и на них обрушился весь гнев молодого египтянина. Несчастные рабы подверглись жестоким истязаниям, но и истязания их ни к чему не привели: они говорили только, что злые духи нагнали на них мертвый сон и они ничего не слыхали, что делалось ночью.

Естественно, что в исчезновении Лаодики Абана должен был подозревать Адирому; но последний отрицал свое участие в их бегстве; в противном случае он не оставил бы их одних, беззащитных женщин. Адирома, напротив, высказал предположение, что Лаодика и Херсе, не желая оставаться в рабстве, бросились в Нил и погибли в его волнах. Он считал это тем более правдоподобным, что гордая дочь троянского царя ни в каком случае не могла помириться с участью рабыни, и сама прекратила свое горькое и унизительное существование: дочь Приама, богоравная Лаодика, не могла быть рабынею сына Аамеса!

И вдруг Абана видит ее среди дочерей фараона! Она не утонула в Ниле – она сбежала.

– Это она, клянусь Озирисом! – невольно воскликнул он.

– Кто она? – удивился стоявший около него Таинахтта, вождь гарнизона в Фивах.

– Моя рабыня, дочь троянского царя Приама.

– Где? Которая?

– Та, что идет рядом с царевною Снат. Я купил ее на рынке в Цоан-Танисе, и по дороге от Цоана, выше Мемфиса, она ночью сбежала с корабля, воспользовавшись оплошностью моей стражи.

– Так это Лаодика? – в раздумье заметил Таинахтта. – Мне о ней много говорила дочь моя, Атала, которая состоит при женском доме его святейшества, фараона Рамзеса: эта белокурая троянка всем там головы вскружила; и неудивительно – она так прекрасна.

– Но она моя рабыня! – с негодованием сказал Абана. – Она беглянка – я должен взять ее к себе как собственность.

– Ну! – заметил Таинахтта с улыбкой. – Львы не уступают никому своей добычи.

– Но как она попала ко двору его святейшества?

– Ее представил ко двору Ири, верховный жрец богини Сохет.

Известие это еще более поразило Абану.

– Но откуда он ее достал? – спросил он.

– Ее прислал к нему Имери, верховный жрец великого бога Хормаху.

– А! Имери! – воскликнул сын Аамеса. – Теперь я понимаю – это старая лиса…

– Не говори так о служителе божества, сын Аамеса! – прервал его Таинахтта.

– Но он вор! Он похитил у меня рабыню! – горячился Абана. – Это он похитил ее с корабля «Восход в Мемфисе» и отправил к Ири. А где замешаны жрецы, там не жди добpa. Я понимаю теперь, почему Имери, еще там на корабле, узнав, кто такая эта рабыня, сказал: «Прелестное это дитя могло бы быть и женою царя».

– Что ж удивительного? – возразил Таинахтта. – Она дочь славного царя, и боги судили ей быть царицей. Верховный жрец великого Хормаху, вероятно, и действовал по внушению богов.

Но эти доводы не убедили Абану. Подумав несколько, он спросил:

– А что говорит о ней твоя дочь, достойная Атала?

Вождь гарнизона пожал плечами.