Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

– Слушай, сын мой, я многое скажу тебе, и ты узнаешь, кто я и кто Бог мой, – сказал он после непродолжительного молчания. – Да, я египтянин, не ханаанеянин. Верховный жрец Амона-Ра произвел меня на свет на берегах этого Нила; воды Нила вспоили меня; солнце Египта вливало огонь вместе с кровью в юное тело мое; с детства я слышал коварный плач крокодилов, внимая ему как голосу божества; с детства я трепетно преклонялся пред алтарем Аписа, в мычании которого я слышал что-то непостижимое, приводившее меня в содрогание. Я рос и мужал при храме Амона-Ра в Фивах. Все знания, вся мудрость жрецов, все таинства природы, которые она открывала их упорной наблюдательности в течение тысячелетий, когда на престоле Египта один фараон сменял другого, отходившего в таинственную область Озириса, когда одна их династия уступала место другой, все, что накопилось в сокровищнице знаний жрецов, в сокровищнице, недоступной ведению простых смертных, все это было впитано моим пытливым умом, подобно тому, как губка впитывает в себя воду. Я познал законы движения соков в растениях; я изучил их живительную и мертвящую силу; я извлекал из них целебную влагу и страшные, губительные яды. Я изучил строение тела человеческого, начиная с костей и кончая невидимыми нитями, по которым струится жизнь человека и его ощущения. Я постиг тайны человеческого сердца и его движения и постиг тайны жизни, хранимые под черепом. Законы движения небесных светил я измерял более точно, чем писцы и землемеры при храме Амона измеряли принадлежавшие ему нивы, засеянные пшеницею и дуррою.

Старый жрец закрыл рукою глаза, как будто припоминая что-то. Иосиф выжидательно смотрел на него.

– Да, – как бы опомнился старик, – и все мои знания были ничто перед непостижимым божеством. Когда мне исполнилось тридцать лет, – продолжал он, – совет жрецов города Фив определил меня на должность смотрителя нильского водомера, что находится выше Великих порогов, близ границ земли Куш, где сохранились записи о разлитиях и высоте вод Нила за несколько тысячелетий, начиная от фараонов Мена и Тота. Записи эти состояли из массы папирусных свитков, испещренных годами, месяцами, днями, с точным показанием по дням подъема и падения вод. Люди верят, сын мой, что Нил – непостижимое божество, которое, по неисповедимому хотению своему, изливает свои воды неравномерно: иногда изливает на страну свои благодеяния и дает ей плодородие, а иногда наказует ее своим гневом – отсутствием вод, и тогда голод и гибель смертных неизбежны, несмотря на все мольбы и заклинания жрецов, несмотря даже на приносимые разгневанному божеству жертвы в виде невинных отроковиц… Бедные дети!

Жрец остановился, глядя, как тени от пальм, постепенно удлиняясь, все ближе и ближе тянулись к Нилу.

– Божество! – с жестом презрения продолжал старик. – Все непостижимое в природе нам кажется божеством: и солнце, склоняющееся к горизонту за гробницей Хуфу, и зной южного ветра, и огонь молнии, и грохот грозы, и самый этот Нил. Но я старался постигнуть непостижимое, и Нил перестал для меня казаться божеством, а только одним из проявлений божества, как и это небо голубое, как и цветок лотоса, как и аромат фимиама, как и самая жизнь наша, все это проявление божества. И я постиг тайны разлива Нила. По целым годам изучая на папирусах тысячелетние записи разлива его вод и их оскудение, я подметил, наконец, в них весьма сложную, едва уловимую для ума повторяемость. И в этой повторяемости, как я убедился, господствует над всем число семь: семь лет обильного разлива и семь лет оскудения, семь месяцев роста и созревания разных знаков, семь дней сокрытия Луны тенью Земли…

– Тенью земли! – удивился Иосиф. – Как же земля может бросать тень на небо?