Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

– Это Бог внушил мне ее, – говорил он, вставая с молитвы. – Сейчас пойду к ним.

Он направился к той камере, в которой заключены были сановники Циамун и Хорхеб. От тяжелых цепей, которыми окованы были их ноги, руки и шеи, они очень страдали.

– Мир вам, – сказал Иосиф, входя к ним.

– Боги да наградят твою доброту, сын Ханаана, – слабо проговорил Циамун.

– Мы совсем не знаем сна, – звеня железом, отозвался Хорхеб, – цепи мешают нам спать.

– Успокойтесь же, я облегчу ваши страдания, – сказал Иосиф и имевшимся при нем ключом разомкнул на них оковы. – Теперь вы можете лежать более удобно, и сон скоро сойдет на ваши очи.

Сон обоих был так крепок, что они проспали всю ночь, и когда Иосиф навестил их утром, они только что проснулись.

– Мир вам! – снова приветствовал их Иосиф. – Облегчил ли сон ваши страдания?

– О, боги да пошлют тебе счастье, добрый сын Ханаана! – радостно проговорили оба заключенных.

– Я давно так сладко не спал, – добавил Циамун, – и никогда более радостные сновидения не посещали моего пурпурового ложа во дворце фараонов, какие боги навеяли на меня в эту ночь в моем тяжком заключении.

– Что же ты видел во сне, несчастный, бывший семер-уат его святейшества фараона Апепи? – спросил Иосиф.

– Видел я сад, и в саду том три виноградные лозы, – отвечал Циамун, – и выросли на этих лозах зрелые виноградные грозди. И вижу, в руке у меня чаша фараонова, а я беру те зрелые кисти винограда и выжимаю из них сок в чашу и подаю ее фараону, моему господину.

После некоторого молчания Иосиф сказал:

– Я так понимаю твой сон, внушенный тебе Богом, благородный семер-уат его святейшества фараона: три лозы виноградные – это три дня. Через три дня фараон будет праздновать свое рождение и тогда вспомнит о тебе, о твоей верной службе, о твоем сане и снова призовет тебя к себе, снова возвратит тебе высокий сан виночерпия, и ты снова будешь служить на пирах его. Но помни: когда возвратятся тебе все милости фараона, то в счастье твоем напомни обо мне фараону, чтобы он освободил меня от заточения, потому что я неправдою похищен был из земли ханаанской, и хотя никому не сделал зла, однако меня, по злобе других, ввергли в заточение.

Циамун, бледный от волнения, поднял руки к небу.

– О светоносный, всевидящий Горус! – восторженно молился он, обращая взоры к солнцу, глядевшему в оконце тюрьмы. – Ты видел, что сердце мое, как и руки мои, чисто перед фараоном; я не запятнал памяти моих предков.

Тогда к Иосифу обратился Хорхеб.

– И я видел сон, муж от Ханаана, – сказал он. – Надеюсь, и ко мне боги будут милостивы.

– Что же видел ты? – спросил Иосиф.

– Снилось мне, что держу я на голове своей три кошницы хлебов и яств; в верхней кошнице – яства всех родов, потребляемые фараоном, и те яства подают птицы небесные… Скажи же, муж от Ханаана, что означает мой сон?

Иосиф долго не отвечал. Тяжело ему было сказать истину человеку, осужденному на жестокую казнь. Хорхеб тревожно ждал, пытливо глядя в лицо Иосифу.

– Что же молчишь ты, муж Ханаана? – дрожащим голосом спросил он.

– Я молчу потому, что то, о чем я должен поведать тебе, лучше бы было неизвестно тебе, – тихо отвечал Иосиф.

– Почему же? Разве мой сон не такой же, как сон Циамуна? И разве я не так же верно служил своему господину, как и он?

– Не знаю: я не судья вам.

– Но ты своими словами возвеселил сердце Циамуна.

– Твое же сердце мне не суждено возвеселить, – уклончиво сказал Иосиф.

– Говори же: мое сердце готово выслушать все, – настаивал Хорхеб, злобно сверкая глазами.

– Знай же, бывший семер-уат фараона, – отвечал наконец Иосиф, – три кошницы на голове твоей – это три дня; через три дня голова твоя будет отрублена, а тело твое будет повешено на дереве и птицы небесные исклюют его.

Действительно, через три дня резолюция фараона была приведена в исполнение.

В недалеком будущем Иосиф уже видел отца своего, и братьев, и весь род свой в стране фараонов. Видел он и свою старую няню Фамну, которая много рассказывала ему о чудесах земли египетской, которая научила его и языку фараонов, помогшему ему так скоро освоиться с жизнью в стране его рабства.

Но тут же память ему подсказала тот печальный и горестный день его жизни, когда он братьями своими был продан в неволю… Глубокий ров, из которого он в последний раз глядел на небо Ханаана, синевшее темною синевой в отверстие рва… Вот подходит брат Рувим и вытаскивает его из рва… «Не бойся, я не обагрю рук кровью брата своего»… Караван верблюдов… Бесконечная пустыня… Вдали группы пальм… Мутные воды Нила… Невиданный город, которому конца нет… Это столица фараонов… И холмы, холмы, невиданные холмы… То гробницы фараонов…

VI