Замурованные. Хроники Кремлевского централа

— Пару недель назад пошли в баню, все помылись, вроде и оделись. Ну, я и кричу, чтобы на сквозняке простату не греть: «Старший, мы готовы». А Боря в позу встал и мне предъявляет, мол, ты чего нас всех мусорам грузишь. А на вечерней проверке поднимаем вопрос, чтобы телевизор после отбоя дали посмотреть. «Мальчик-девочка» как всегда уперся — только до двенадцати. Я решил давануть на его милицейскую совесть. Гражданин начальник, говорю, перед вами смена была человечья, проблем с ней никогда не было, а вы такой упертый, прямо-таки как моя мама. После этого мне Лисагор заявляет, что я якобы сдал порядочных пацанов. Я говорю: «Боря, с утра они у тебя мусора, вечером — порядочные пацаны. Ты определись!»

— Как там прибалт поживает?

— Нормально. Такая ушлятина. Заходит кому мед или орехи, он себе в баночку отсыпает, а подъедается с общего. Когда общее заканчивается, он принимается за свой резерв. Все на голяках, а он цимусы жрет. Лисагор ему погоняло дал Физрук и Уточка.

— В честь чего?

— Пожрал, посрал, позанимался. Кстати, жутко пердючий. Говорим ему — будешь газовать, подойди к решетке, чтоб ее сдуло.

— Тебе от Олега большой привет. Приехал с суда такой счастливый — с женой, с детьми пообщался.

— Ага. Убил за два часа все батарейки на трубах, как будто так оно и надо. Как присел на связь, так давай — две бабы, четыре спиногрыза. Когда телефоны сдохли, принялся на вас жаловаться.

— В смысле?

— В прямом. Только, Вань, это сугубо между нами, — расплылся улыбкой Шафрай.

— Боря, ты сомневаешься?

— Короче, Олег рассказывал, что Серега просто тупой, ни во что не врубается. «Ты знаешь, — говорит, — что Миронов экстремист и евреев не любит? А я, — говорит, — очень хорошо отношусь к евреям». Во дебил! Он не Брюс, а Брус.

— Почему Брус?

— Потому что деревянный, — расхохотался Шафрай. — Одного не пойму, как такой дурак на таком бабле оказался.

— Ну, и за что вас любить? Взял и сдал мне Олежку с потрохами.

— Ты не милиция, тебе не западло.

— Что еще рассказывала эта живность?

— Что Кум вас с Серегой на работу к себе взял. А мне, говорит, не надо, у меня с деньгами все ровно. Одной недвижимости в центре на тридцать кислых зелени…

Срок мне продлили. Нервы сдали. Не дочитав до конца своего решения о продлении, судья услышал из клетки отборный мат в адрес свой и прокурора в сочетании с угрозами расправы. Бросив подполковнику юстиции — «пришли ко мне завтра следователя», судья быстро ретировался.

— Ты что творишь?! — взмолился адвокат, приникнув к аквариуму известковым лицом. — Это верная статья, верный срок.

— Да мне по хрену! — не унимался я. — Слышь ты, петух старый, куда пошел? Я еще не закончил! — орал я судье, слабо отдавая себе отчет о возможных последствиях.

— Иван! Считай, что на пару лет ты себе наговорил, — опустил руки защитник.

— Плевать! Уйду за отсиженным, — я потихоньку приходил в себя.

— Это не то отсиженное, — качал головой защитник.

На обратном пути в воронке столкнулись с Русланом, с которым вместе сидели почти год назад.

— Как сам? — обрадовался встрече Бесик. — Еще на «девятке»?

— Пока да. А ты?

— Сорвался с прожарки! Сначала на больничку соскочил, потом на общую «Матроску» переехал.

— Как удалось, Руслан?

— Меня на «девятке» к Олегу Пылеву посадили. Закусились мы с ним. Мне здоровьем с Пылем тягаться без толку. Здоровый, сука! А его на прогулку в наручниках выводили. Я дождался, когда мусора Пылю браслеты нацепили, и спокойно разбил ему голову. Два ребра вертухаи сломали мне сразу, еще одно — чуть погодя. Определили в карцер, где я тут же вскрылся, ну, а дальше — больничка и общий.

— Как сидится?

— Как в раю. Смотрю за хатой. Все есть. Кстати… — Бесик склонился к моему уху. — Косяк будешь? Убойная шмаль.

— Нет. Спасибо.

— А гердос? У меня с собой.

— Не мажусь я этой мазью.

— И не начинай, — разочарованно посоветовал Руслан. — Бери косяк, не пожалеешь!

— На централ не затащу.

— Тоже верно, мороз дремучий, — сочувственно согласился Бесик.

Вскоре тех, кто с «Матроски», выгрузили. В автозаке остались пассажиры с «девятки» и транзиты на «пятерку».

Возле решетки — ближе к свету и воздуху сидели Шафрай и Погоржевский — «говорящая голова» в группе Френкеля. Богдан Погоржевский шел по делу об убийстве банкира Козлова как организатор. Сотрудничая со следствием, он не стеснялся в показаниях, ломая общую линию защиты, выстроенную банкиром.

Френкель выдвинул интересную, но авантюрную и рискованную версию произошедшего, по идее — классическую, в исполнении — оригинальную. Классика заключалась в том, чтобы загрузить находящегося в розыске и недоступного следствию. Им оказался Андрей Космынин, который должен был стать стрелочником между Френкелем и настоящими заказчиками убийства первого зампреда Центробанка. Выглядело это так.