Замурованные. Хроники Кремлевского централа

В марте 2006-го Андрей Козлов подготовил доклад о выводе через банк «Дисконт» миллиардов долларов компаниями, близкими Кремлю, а также персонально заместителю директора Федеральной службы охраны президента генерал-лейтенанту Александру Бортникову и начальнику департамента экономической безопасности ФСБ. Как утверждает Френкель, именно спецслужбы через Космынина заказали Козлова банде Погоржевского, который в темную и по дешевке подписал под исполнение убийства «луганских ниндзя» — Половинкина, Прогляду и рулевого Белокопытова.

Погоржевский с сотоварищами работали и по другим заказам, в том числе на получение невозврата. Именно такой заказ через Шафрая они получили от Аскеровой, которой очень известный бизнесмен никак не мог вернуть три миллиона долларов. Когда По-горжевского взяли, он, чтоб спасти свою жизнь, решил свалить заказ Федеральной службы безопасности на хозяйку ресторана «Триш». В свою очередь Аскерова под милицейскими пытками оговорила Френкеля.

Надо отдать должное Леше Френкелю, который, спасаясь сам, пытался вытащить и стрелков, давших на себя признательные показания на предварительном следствии, предоставив им дорогих адвокатов и окружив заботой в тюрьме. В итоге расклад на скамье подсудимых получился таким: Погоржевский грузил себя и всех, Френкель грузил Погоржевского, а стрелки тупо шли в отказ, несмотря на прежние раскаянья, что в случае обвинительного вердикта обрекало их на максимальные сроки.

Единственный в деле, кому откровения специалиста по «неформальному» решению вопросов погоды не делали, был «пожилой еврей» Боря Шафрай, чье неведение относительно назревавшей мокрухи в суде казалось неоспоримым. Поэтому для Богдана Борис Самуилыч оставался единственным из подельников, с кем можно еще и поговорить. Хотя Шафрай предпочитал слушать, нежели высказываться. Но сгорбленный, осунувшийся Погоржевский с устало-обреченным лицом, похожим на жабью морду, согласен был и на монолог.

— Они же трактористы, — распалялся Богдан о Половинкине, Прогляде и Белокопытове. — Они так на воле не жили, как сейчас в тюрьме. Слаще морковки ничего не ели. На «девятке» посидели, о «Майбахах» заговорили. Я им говорю: вы у себя на мойке в Луганске хоть один «Майбах» мыли? Колхозники, мать их… Меня грузят, что жен их угрожал убить… Папу во Френкеле нашли, а когда у отца сто детей, то десятком дебилов можно и пожертвовать…

Вторник. После недолгих пререканий с самим собой, гулять или еще с полчасика покемарить, я лениво принимаюсь натягивать шорты. Компанию в топтании дворика под разрывы россиянского фольклора типа «летящей походкой ты вышла из мая» мне составил Олег. По возвращению — обливание и быстрый завтрак в ожидании ознакомки. В полвторого заказали «с документами» Олега, через пять минут раздалось на «м». «С вещами!» — последовало продолжение.

Вот так, запросто, легко и безапелляционно меняется привычная жизнь, иногда казавшаяся даже приятной, привычной. Уходят в прошлое люди, ставшие близкими, почти родными.

«С вещами!». И нет другого слова, способного скоро и резко перелистать страницы отмеренного.

— Ваня, на свободу! — заполошил Серега, тряхнув меня за плечо.

— Тихо, тихо, Серый, какая на хрен свобода, — перебирая в голове возможные варианты, отмахиваюсь я от сокамерника.

— Вано, могут нагнать, — почесал затылок Сергеич. — Смотри, за три дня сориентировались, что дальше тебя держать глупо…

— Сомневаюсь, — я врал, и в первую очередь себе. — Так просто соскочить не дадут, крепить будут до последнего.

Надежда вырваться душу не грела. Мирок, суженный сознанием до двадцати квадратов тюремной жилплощади, в мгновение начал лопаться, адреналин горячим газом человеческого воображения расширял границы реальности: ворота «девятки», «кошкин дом», «трамвайные пути», «нимб высоток» растворяли железную клетку, подменяли колючий горизонт забытой далью. Б-р-р-р… Пытаюсь гнать эту суррогатную радость, заставляю себя рассчитывать на худшее. Но надежда упорно продолжает приводить свои аргументы. Времени около двух, а на ознакомку не вызывают. Если следствие в курсе, значит, не исключен банальный переброс в другую хату или на другой централ? Но на Медведково рано. Пока я не закончил ознакомку, резона менять мне прописку у ментов нет. Что остается? Свобода?

В прострации, не спеша, я собираю вещи, по нескольку раз перекладываю их из сумки в сумку.

— Слышь, Вань, — переходит на полушепот Олег, которого только что заказали «с документами». — Помнишь, я рассказывал, где мой офис, ну, на Петровке?

— Вроде да, — сквозь забытье отзываюсь я, не слушая и не понимая Олега.

— Подъедешь туда, спросишь Марину, жену мою. Расскажешь там, что и как.

— Обязательно. Все сделаю, — машинально продолжаю я, отдаленно начиная припоминать, что Олег действительно хвастался как-то принадлежавшим ему особняком по соседству с МУРом.

— Ваня, ты как выйдешь, свистни погромче, чтоб мы знали, — зазвенел с верхней шконки Серега. — Ты умеешь громко свистеть?

— Да замолчи ты! — Сергеич хлестко врезал единственной ладонью Журе по шее.