Замурованные. Хроники Кремлёвского централа

— Ну, значит, пришли с Питера люди и сказали, что народ вас выдвигает в президенты. Я говорю, это же криминал, тюрьма. Но поскольку я получил российское гражданство только в двухтысячном году, мне по закону не хватало двух лет до выдвижения, поэтому я решил, что массовых арестов не будет. Я сказал, что не хочу, понял, что это тюрьма, а мне эти люди говорят: «Как это? Вы распространяете такое учение, такие удивительные результаты, и отказываетесь идти в политику. Значит, вы лицемерите». Пришлось идти, хотя я с самого начала знал, что посадят.

— А как ты хотел? Политика требует жертв.

— Настоящая политическая деятельность — это как сенатор от Обамы. Комфорт, безопасность и трехразовое питание. Политика должна быть безопасной, у нас это еще в программе написано.

— В программе вашей секты?

— Нет, — спокойно поправил меня Грабовой. — Партии. Правда ее не зарегистрировали, и она называется хартия «Другг».

— Имени себя бывают только секты, а не политические партии.

— «Другг» расшифровывается не как «Григорий Грабовой», а как «Друг государства».

— Ты это когда придумал? — рассмеялся я, не в силах более сдерживаться. — Хотя, Григорий, если серьезно, тюрьма тебе только в плюс. Общенародная популярность, бесплатная реклама, сумасшедшие рейтинги. А «Грабовой» — это уже бренд. Теперь хочешь — в президенты избирайся, хочешь — водку разливай. Прикинь, по запотевшему хрусталю надпись золотом «заряжено Грабовым». Можно рассмотреть и бюджетные варианты. Линейка фармацевтики от Грабового. Тут тебе и от ожирения, и от облысения, и от импотенции. Опять-таки от наркомании и алкоголизма. Здорово! В ларьке водка, в аптеке снадобье. Как сказал Парацельс, лечи подобное подобным.

— У нас нет понятия «рейтинг», — возразил Грабовой. — Наш президент говорит: это преемник и это преемник. Вот и все рейтинги. И я не считаю, что моя фамилия — это бренд.

— Это почему?

— Она запятнана.

— И что? Главное, что все знают. Чем хуже тампонов или туалетной бумаги. Помнишь, был такой Герман Стерлигов, основатель биржи «Алиса». Так он себе вообще имя на гробах лепил. До сих пор в голове сидит:

«Вы поместитесь в нашем гробике без диет и аэробики».

Недооцениваешь, Гриша, ты свои возможности.

— Я по-любому хочу отмыть свое честное имя.

— Забудь, не реально. В нашей стране лучше быть популярным гадом, чем реабилитированным мошенником!

— Для меня все равно самое главное — отмыть свое честное имя. В Америке, по-моему, в девятнадцатом веке, был такой, не помню, как звали, предприниматель — исследователь Арктики, его оболгал губернатор и посадил в тюрьму. Кстати, тоже за мошенничество. И этому предпринимателю понадобилось целых восемь лет, чтобы отмыть свое честное имя. И даже губернатор затем перед ним извинялся.

— Григорий, а ты конкретно знаешь, кто тебя закрыл?

— Я вот сейчас думаю. В принципе меня мог посадить мой издатель. Он все время бесплатно печатал наши книги. А когда у нас стало трудно с финансированием, понадобились деньги на партию, мы к нему пришли и сказали, чтобы он нам платил. Может, он и организовал это дело…

— Выяснил бы, если это тебя так интересует.

— Меня сейчас, кроме выйти, больше ничего не интересует.

— Хотелось бы еще понять, куда выходить, — профилософствовал я, все сильнее разочаровываясь в паранормальности нового сокамерника.

— А что понимать! — взвизгнул вдруг сосед, словно оскорбившись моей недалекостью. — Вышел, в любую страну свалил и все!

— Так уж и в любую!

— Я хочу уехать в Америку. Меня туда звали преподавать. Условия хорошие. Можно в кредит взять дом в Бостоне или в Майями. Через два года он уже в собственности. — Грабовой сокрушенно вздохнул. — Я здесь не останусь!

— Гриша, это уже невозможно, — изрек я замогильным голосом.

— Почему? — Глаза Грабового испуганно метнулись в мою сторону.

— Ты принадлежишь народу! А как же партия, сторонники, казаки? Твое бегство равносильно предательству. Как сказал один сбитый летчик, ты в ответе за тех, кого приручил.

На этом пафосном аккорде и к радости Григория нас вывели из дворика. По возвращении в хату разговор продолжился в новом ключе.

— Тебе сколько лет, Григорий?

— Сорок четыре. Четырнадцатого октября исполнится сорок пять.

— Женат?

— Да, женат, — без особого энтузиазма откликнулся Грабовой.

— А детей у тебя сколько?

— Согласно материалам суда, одна малолетняя дочь, а так много, — загадочно произнес Григорий. — Я же со Средней Азии.

— Много — это сколько?

— Шесть. Трое от первой жены и трое от второй, — пробурчал волшебник, демонстративно ковыряясь в баулах.

Из сумки Грабовой достал несколько бумажных икон и у себя над головой прилепил образы к стене здоровенными стикерами «Свободу Григорию Грабовому».