Замуж не напасть

Кто эти зловредные другие? Никто теперь на нее не давит, и нечего рассуждать с таким надрывом! Она сама себе хозяйка! Вот только Аристов… Смотрит на нее своими глазюками цвета речного омута. Собственно, она не совсем уверена, что омут именно такой – серо-зеленый, но сравнение ей нравится. Наверное, поэтому, когда Евгения долго смотрит в его глаза, кажется, что ее куда-то затягивает, кружится голова, не хватает воздуха… В таком омуте должны водиться черти. Вот только тишина настораживает. Это означает: жди неприятностей!

– Ты дверь закрыл или оставил открытой? – как бы между прочим спрашивает она.

– Конечно, закрыл. Попробуй оставить открытой, сразу набежит куча мужиков!

– Что ты имеешь в виду?

Холодность ее тона беспокоит Толяна, и глаза его потихоньку теряют колдовскую зелень, приобретая сталь. Нельзя с ней расслабляться!

– Имею в виду только то, что ты слишком многим мужчинам нравишься!.. До чего ж ты, Лопухина, ежиха колючая! Чуть прикоснись – фыр! – и иголки наружу!

Ну вот, опять она все испортила. Хотела же по-хорошему. А вообще чего она хотела? Расслабиться и уступить? И тут же посмеивается про себя: глупый, он упустил момент! Теперь когда еще она так размякнет, чтобы подобная мысль могла прийти ей в голову!

– Хочешь кофе? – вежливо спрашивает она – пора вспомнить и про обязанности хозяйки!

– Канэшна хачу! – обрадованно соглашается он, копируя грузинский акцент.

Два дурачка! Даже прикалываются одинаково.

– Сюда принести, или пойдем в кухню?

– В кухню. Здесь у меня такой расслабон начинается, что я боюсь не выдержать.

– Ничего не бойся, я выдержу! – самоуверенно обещает она.

– Выдержишь?

– Одной левой!

Опять она попадается на собственную удочку! Чего хвастаться? Разве не была только что она в его объятиях и не млела от желания? А он вдруг шагает к ней, берет за плечо и, неуловимым движением делая подсечку, бросает на диван. Одной рукой держит ее, а другой преспокойно начинает раздевать.

– Выдержишь?

– Что ты делаешь? – придушенным голосом возмущается она, не в силах освободиться.

– Хочу наказать самоуверенную девчонку!

– Пусти, я больше не буду! – пугается она.

– Почему ты уверена, что все зависит только от тебя? Что лишь ты – сильная и мужественная – держишь ситуацию под контролем? А я? Каких усилий это стоит мне?

– А кто тебя заставляет ко мне приходить?! – со слезами в голосе кричит она.

– Любовь заставляет! – тоже кричит он.

Отпускает Евгению и утыкается лицом в ее волосы. Так они лежат, без слов, потом она отодвигает Толяна от себя и, застегнувшись, встает с дивана.

– Так и будем причитать? Аристов вскакивает.

– Блин, хозяин жизни! Быть рядом с любимой женщиной – и то не может!

Он опять берет в руки рисунок:

– Может, и мне, как этому парню?

С каким удовольствием влепила бы Евгения по этой растерянной физиономии! Такой, действительно, блин, крутой, а в самом главном деле разобраться не может!

Она выхватывает у него набросок, чтобы разорвать его, и он лишь в последний момент успевает остановить ее руку.

– Я пошутил. Подари мне этот рисунок, пожалуйста!

– Подарю, если ты сейчас же уйдешь!

Он покорно кивает, вызывая у нее прилив ярости.

– Я знаю, чего ты боишься, – говорит она в спину неохотно уходящему Толяну.

Он останавливается, и Евгения видит, как напряглась его шея.

– Кто тебе сказал? Что ты знаешь? – спрашивает он, стремительно обернувшись, и подается в ее сторону, отчего она невольно отшатывается и прячет голову в плечи. – Говори!

О чем говорить? О том, что она все узнала от его жены? Непонятно, почему он так рассвирепел? Кричит на нее…

– Не скажу!

– Почему? – растерянно смотрит он.

– Потому что ты орешь на меня, будто я в чем-то провинилась!

– Извини, – он целует ее пальцы, – но ты сразу ткнула в самое больное место, вот я и взвился.

– Ладно, прощаю тебя… Ты боишься, что Нина опять полезет в петлю.

– Боюсь, – растерянно подтверждает он.

– Выбрось эту глупость из головы!

– Хочешь сказать, что такую попытку она больше не повторит?

– Ничего такого я гарантировать не могу. Врачи говорят: тот, кто попробовал хоть один раз лишить себя жизни, опять войдет в эту дверь.

– Значит, ничего нельзя сделать? – спрашивает он с отчаянием.

– Не знаю. Может, надо посоветоваться с психотерапевтом? Знаю одно: от тебя уже почти ничего не зависит. Нина считает, что испортила тебе жизнь. Будем надеяться, ее не толкнет на такой поступок чувство вины…

Бедный Аристов! Неизвестно, кому сейчас из них хуже: ей, что сидит одна в четырех стенах, в воскресенье, или ему, на всю жизнь приговоренному к женщине, которую однажды взялся защищать. Можно было бы долго убиваться по этому поводу, но, как всегда, звонит телефон – главный отвлекатель Лопухиной от дурных мыслей.

А звонит Роберт. Муж Серебристой Рыбки.

– Завтра похороны. В десять часов. Приходите.

– Ты ко мне – на вы.

– Я имею в виду тебя и Виталия.

– У него другой телефон, и мы не общаемся.

– Ты, Женя, отчаянная женщина. Разве можно бросаться такими мужиками?

– Какими – такими?

– Надежными. Крепкими. Поверь мне, сейчас таких мало. Она вслушивается в его голос: никаких трагических нот.