Замуж за «аристократа»

Бабка Клавка была натуральной Бабой-ягой – по крайней мере, маленький Егор в это искренне верил. Нет, не была она ни седовласой, ни крючконосой. Не было на ее физиономии и уродливых бугристых бородавок, и метле она предпочитала тривиальный общественный транспорт.

Но вот ее глаза… Они были светлыми, почти белыми, словно на солнце выгоревшими, как у вампира из фильма ужасов. Внимательные, выпуклые, как у крокодила, глаза. Когда бабка смотрела на него, Егора словно парализовывало.

Он всегда считался баловником и искушенным обманщиком, ему ничего не стоило провести учителей, соседей или мать, но с бабкой Клавкой этот номер не проходил. Стоя перед ней, Егор чувствовал себя замученным узником перед лицом строгой инквизиции.

– Опять двойку получил? – тихо спрашивала бабка.

И вместо того чтобы соврать про потерянный дневник, Егор уныло подтверждал: мол, так и есть, получил. И не одну. За допросом обычно следовало непременное наказание. Бабка Клавка была садисткой – у нее было чутье на то, что Егору хочется больше всего. Именно это она ему и запрещала. Смотреть футбол по телевизору – нельзя, читать фантастику – нельзя, в дождик погулять – тоже нельзя. Еще было нельзя задерживаться после школы, есть мороженое зимой, пить квас из бочек, общаться с дворовыми мальчишками, тратить карманные деньги на кино.

Бабка Клавка Егора ненавидела. Издевалась над ним, как могла. И казалось, высшим наслаждением было для нее увидеть его злые слезы. Она постоянно напоминала ему о матери. Несколько раз Егор вспылил, грубо заметил, что ему не хочется об этом говорить. Лучше бы он этого не делал. Потому что с тех пор бабка Клавка словно с цепи сорвалась.

– Твоя мать всегда была курицей, – поучительно говорила она. – Знаешь, есть такой сорт никчемных женщин. Честно говоря, я всегда думала, что она закончит как-нибудь вот так. Обидно, конечно, что моя дочь оказалась совсем на меня непохожей.

Сжимая кулаки, Егор отмалчивался и смотрел в сторону. Он пытался не слушать бабку, но ее высокий визгливый голос словно проникал в его подсознание. Наверное, из нее мог бы получиться превосходный гипнотизер.

– Она сама во всем виновата, – зудела бабка. – Все к этому и шло. В последние годы она так опустилась, расплылась. Стала похожа на дырявую галошу.

– Мама красивая, – пробовал спорить Егор. Да разве бабку Клавку переспоришь?

– Как корова сивая, – гулко и зло смеялась она. – Волосы как пакля, туша как у беременной лошади. Мужики на нее и не смотрели. Из-за этого и все проблемы.

– Не было у нас никаких проблем, – с тихой яростью отвечал Егор.

– У вас, может быть, и не было, молодой человек, – от души хохотала зловредная бабка, – а у мамки твоей… Без мужика-то знаешь как бабе тоскливо. Она едва не выла по ночам. Уж я-то знаю.

– Она отца любила.

– А ты знаешь его, отца-то?

– Он погиб, когда я еще не родился, – тихо отвечал Егор.

Историю о трагической гибели отца неоднократно рассказывала ему мама. Егор знал ее наизусть – с детства это было для него чем-то вроде сказки на ночь. Согласно истории этой выходило, что мама и отец познакомились в развеселой студенческой компании. И сразу же, с первого взгляда – так бывает – полюбили друг друга. Несколько счастливых месяцев – и отец сделал маме предложение. Она, разумеется, с радостью согласилась и получила в подарок кольцо – колечко это мама сотню раз Егору показывала. Недорогая вещь, но очень изящная – тонкий серебряный прутик, а в середине – прозрачный прямоугольный камушек.

– Это сапфир, – затаив дыхание, говорила мама. – У твоего отца был очень хороший вкус. Он говорил, что камень идет к моим глазам.

Приготовления к свадьбе были в самом разгаре, когда выяснилось, что жених неизлечимо болен. В этом месте мама обычно тыльной стороной ладошки смахивала бежавшую по щеке слезинку.

– Уж чего мы только не делали! В какие только инстанции письма не писали! К каким только врачам не ходили, – вздыхала она, – все без толку. Даже к бабке-травнице в деревню ездили, столько денег ей свезли. Не помогла.

Все это Егор пересказал бабке Клавке. Она слушала, не перебивая. А когда он замолчал, облокотилась подбородком о ладони и молча уставилась в окно. И такое выражение лица было у нее в этот момент, что Егор испугался даже. Отчего-то ему показалось, что бабка сейчас расплачется. И это будет не показательная истерика, которую Клавка время от времени устраивала перед благодарными зрителями-соседками, а настоящие слезы – тихие и горькие.

– У нее хотя бы было воображение, – наконец сказала она, так и не заплакав, – кольцо он ей подарил. Да ничего этот распутник никогда ей не дарил. А колечко она сама в галантерее купила, на стипендию. Никакой это не топаз, а обычная стекляшка. Другая бы, наверное, придумала историю о бесстрашном подводнике или погибшем альпинисте-герое. Так бабы-брошенки, кажется, обычно говорят…

– Мама не…

– Помолчи ты, – перебила она, – и без тебя тошно. Думаешь, я не любила ее?