Замуж за «аристократа»

– О чем ты? – изумился Кирилл.

– Ну ты же говорил, что всегда держался в рамках… В отношениях со мной…

– Шура, но ты же друг, – объяснил он. – Ты же просто мой лучший друг…

Это было как проклятие, как черная метка. Шурочка была лучшим другом, вечным лучшим другом! Лучшим другом самых замечательных, самых сексапильных мужчин! Не любимой женщиной, не случайной любовницей. А лучшим, черт побери, другом! Шура даже и припомнить не могла, когда кто-нибудь смотрел на нее как на красивую женщину. Когда кто-нибудь, хоть кто-нибудь, говорил ей какие-то милые глупости, из тех, что привыкли выслушивать красавицы: что у нее красивые глаза, красивая грудь, соблазнительная походка.

Наверное, поэтому ее так шокировал этот татуированный Егор. «Да ты красавица!» – сказал он и при этом смотрел на нее так… ну как мужики обычно смотрят на Дианку, когда она носит мини. С того показа мод прошло уже три дня, и Шура поймала себя на мысли, что все эти дни она инстинктивно ждет его звонка.

Если честно, с самого начала Егор вовсе ей не понравился. Какой-то он… неадекватный. Но странно устроена человеческая психология. Стоило Дианке показать, как интересен ей этот мужчина, рассказать, какой он романтичный, сексапильный и богатый, как Шура посмотрела на него совсем другими глазами. И теперь, вспоминая обстоятельства их знакомства, она больше не находила его неприятным и пугающе странным. Скорее забавным и милым.

«Вот я дурочка, – думала Шура, то и дело поглядывая на безмолвствующий телефон. – Наверное, он решил, что я постный синий чулок. И никогда, стало быть, не позвонит. А вот если бы я была более остроумной…»

Он позвонил в субботу. В половину одиннадцатого вечера, когда Шура уже уныло готовилась ко сну.

– Алло, я могу поговорить… с Шурой?

Егор не представился, но она сразу поняла, что звонит именно он. Шура подпрыгнула на кровати, словно марионетка, случайно оказавшаяся в неумело-грубоватых ручонках чрезмерно любопытного малыша. При этом она случайно сшибла локтем пустую бутылку из-под виски, неизвестно как оказавшуюся на ее туалетном столике, а ногой вляпалась в баночку с обезжиренным йогуртом, стоявшую под кроватью. Йогурт радостно взорвался, заляпав светло-сиреневый коврик фруктово-сливочными потеками.

– Это я. – Шура пыталась придать голосу бархатистый оттенок, невольно копируя Дианкины интонации. Получилось не очень.

– У тебя что, насморк? – мгновенно отреагировал Егор.

– С чего ты взял?

– Говоришь как-то странно… Шура. Я тут чего подумал… А не сходить ли нам с тобой куда-нибудь? Если ты, конечно, не против?

Глава 5

Театральный интерьер был старомодно-предсказуемым. Высокие лепные потолки, красные ковры на мраморных лестницах, кожаные диваны, пальмы в кадках. Казалось, здесь ничего не изменилось за последние десять, нет, двадцать лет.

Стены центрального холла украшали черно-белые фотографии актеров. Снимки были сделаны в разное время, многих из актеров уже давно не было в живых – их фотографии обрамляли черные траурные рамки. Все актрисы театра были на этих снимках молодыми. Даже одна из примадонн, шестидесятипятилетняя актриса, игравшая в театре роли всяческих бабушек и тетушек, настояла на том, чтобы в холле висела фотография, где она запечатлена двадцатилетней.

– Бог с вами, Нина Степановна, – возразил было главный режиссер, – вас и не узнает никто. У нас же лучший фотограф, и гример самый лучший. Вы и так будете выглядеть молодо.

– Нет, – отрезала старушка, – не могу видеть свои морщины. Почему-то в зеркале их нет. А на фотографии – есть. А узнают ли меня зрители – дело десятое…

И Катин портрет висел на стене – на самом видном месте. Хотя она и не числилась в труппе театра, а участвовала только в постановке Качука, ее роль была такой заметной и яркой, что постепенно название театра стало ассоциироваться у зрителей с Катиным именем. Вот в угоду зрителям и пришлось повесить в холле ее портрет.

Катя, как всегда, ненадолго задержалась перед собственным изображением. До чего же она здесь хороша! И дело не в цвете лица, не в макияже, не в прическе. Что-то такое было в ее глазах – какой-то порыв, как у совсем молоденькой девчонки. Все говорили, что она на снимке сама на себя не похожа, что в жизни у нее не бывает такого вот выражения лица…

С громким щелчком переместилась стрелка на больших настенных часах. Катя взглянула на них и ахнула: пять минут двенадцатого! Мысленно отругав себя за несобранность, она поспешила в зрительный зал. Качук не выносит, когда актеры опаздывают на репетицию. И ладно бы опоздала какая-нибудь статисточка. А то Катя – главная героиня! Без нее и репетицию-то начать невозможно.

Чтобы сэкономить время, она решила пройти не через служебные помещения, а через главный холл. Катя деликатно-тихо отдернула темную бархатную штору, ведущую в зрительный зал, и в изумлении остановилась на пороге.

Сцена была пуста. Впрочем, зал тоже.

Ни иронично-усталых актеров. Ни нервного режиссера в первом ряду. Ни его апатичных помощников. Ни осветителей, громко и смачно комментирующих свои действия в самый неподходящий момент.

Никого.