В тот день они встретились с Дианой, погуляли по залам Центрального дома художника, пообедали в недорогом мексиканском ресторанчике, обсудили Егора и французского старичка. Домой Шура вернулась в наипрекраснейшем расположении духа – она закрепила на мольберте новый холст и рисовала, рисовала… Заволновалась она только в среду. Егор так и не позвонил.
Почему-то до этого самого времени Шуре казалось, что все в их отношениях давно предопределено – Егора она воспринимала чуть ли не как верного супруга. Она так часто мечтала о том, как в конце концов он сделает ей предложение, о роскошной свадьбе, о свадебном путешествии, скажем, на Канарские острова, что в конце концов почти поверила в эти грезы. Она даже решила сделать себе татуировку – что-нибудь радужное и шальное, как она сама, – например яркую бабочку на лопатке.
В среду она вновь встретилась с Дианкой, которая совершенно искренне поинтересовалась, как дела у Егора. Шура, вздохнув, призналась, что он так и не позвонил, на что Дианка объявила, что вообще-то это предсказуемо, потому что Егор Орлов – самый настоящий бабник. Потом Диана со слезами на глазах поведала, что и у нее неудача – французский старикан нашел себе новую пассию, восемнадцатилетнюю фотомодель. Тогда они поехали к Шуре домой, распечатали бутылочку сладкого кокосового рома (он вообще-то предназначался для коктейлей, но подруги пили его в чистом виде, ни с чем не смешивая). Первый тост был за «мужиков-козлов», второй и третий – тоже. Потом про мужиков они как-то позабыли, включили музыкальный телеканал и совершенно безобразно напились, одновременно вяло и зло обсуждая физические недостатки той или иной поп-звезды.
С тех пор Шура пребывала в миноре. Почему он не звонит? Почему? Почему?!
И в конце концов она сорвалась. Начала бить посуду о стены. Залила коричневой краской только что написанную картину – какой-то благостный сельский пейзаж. Получилось жутко – веселая зелень полей, аккуратные домики, и все это в мерзко-коричневых потеках. В какой-то момент Шура пожалела картину, а потом ей показалось, что так даже лучше. Есть в этом что-то… концептуальное. Подумав, она и название для новой работы сочинила: «Русское бездорожье».
А когда она, высунув кончик языка, подписывала картину, в дверь позвонили.
Это был Егор. Так неудачливая художница Шурочка Савенич, страстно мечтающая стать в один прекрасный день звездой, рассталась с одиночеством. И ей казалось, что это навсегда.
Глава 7
«…Пасмурным летним утром я впервые появилась на «Мосфильме». Я готовилась к этому походу почти всю ночь и вскочила на рассвете. Я на цыпочках носилась по квартире, стараясь придать себе как можно более богемный вид. Волосы вымыла и вылила на них две рюмки папиного коньяка – чтобы блестели, как у красоток с мыльных оберток. Долго стояла у раскрытого шкафа, не зная, что надеть. Виновато оглядываясь на кровать сладко спящей старшей сестры, я и ее вещи перерыла. В конце концов, стараясь особо не греметь вешалками, я извлекла из шкафа ее праздничное платье из ярко-голубого шифона. Люда очень им дорожила: надевала только на Новый год и на самые ответственные свидания. Это был запрещенный прием – воспользоваться ее любимой вещью, пока она спит. Но остановить меня не могла никакая сила.
Почему-то мне казалось, что я непременно увижу Сашу, стоит мне только появиться на «Мосфильме». Он, конечно, тоже меня заметит. Отчаянно-красивую, невероятно-синеглазую (спасибо платью! На его фоне мои обыкновенные серые глаза приобретали волшебный лазурный оттенок). Он остановится как вкопанный. Какая красавица, кто это? Он сразу и не признает в роскошной синеглазой женщине молодую студентку Катю, еще пару недель назад таявшую в его уверенных объятиях. А когда узнает наконец, удивится еще больше. Конечно, он немедленно примет решение бросить свою девушку. И в тот же день сделает мне предложение. О нашей свадьбе напишут все газеты, нас будут называть самой красивой парой СССР. А потом я рожу ему детей – как водится, мальчика и девочку. И будем мы жить долго и счастливо, и… Короче, о чем еще могла мечтать я, влюбленная, девятнадцатилетняя?
На Мосфильмовской Саши не было. Я близоруко щурилась и вертела головой из стороны в сторону, надеясь все же высмотреть его. Зато меня встретила администраторша – молоденькая энергичная девчонка, с виду моя ровесница.
– Меня Ирой зовут, – представилась она.
Мне всегда казалось, что в кино должны работать только особенные люди. Но эта Ира выглядела вполне обыкновенно. Ситцевый летний халатик в крупную горошину, очки. Серенькая челочка, стоптанные сандалии. Правда, улыбка у нее была приятной – теплой и дружелюбной.
– Меня – Катей, – улыбнулась я.
Ира уверенно шла по коридорам «Мосфильма», я едва за ней поспевала.
– Мордашкин о тебе говорил. Ты что, правда физик?
– Учусь только, – смутилась я, – на втором курсе.
«Мордашкин обо мне говорил. Интересно, это хороший знак? Может быть, он просто посмеяться хотел?»
– А я не поступила, – вздохнула Ира. – Хотела на актерский, да разве туда попадешь? Связей у меня нет. Никаких.