Замуж за «аристократа»

Сначала Кате казалось, что она не переживет. Но время шло, она немного успокоилась. В конце концов, у нее еще была работа. Владимир Качук серьезно готовился к закрытию спектакля «Сестры» – теперь они репетировали почти каждый день. В последнем спектакле должны были появиться новые реплики, новые изюминки. К тому же Качук переделал конец. Если раньше «Сестры» смотрелись новеллой и в конце пьесы красовался большой вопросительный знак, то теперь в спектакле появилась определенность. А именно хеппи-энд, ведь его так любят зрители. В итоге билеты на последний спектакль были распроданы еще за две недели, а Катя даже нервничала во время репетиций, словно перед премьерой. Спектакль пройдет – и она останется без работы. За последний месяц ей не предложили ни одного сценария, ни одной постановки…

Она останется одна. Без мужа, без работы, без зрительского внимания. Одна. И с каким-то мазохистским удовольствием Катя ждала этого одиночества. Она почти о нем мечтала.

У Шуры Савенич началась новая жизнь. Веселая, яркая, загульная, шальная.

Она обзавелась богемной привычкой просыпаться не раньше половины первого, хотя и раньше не утруждала себя ранними вставаниями. Наскоро завтракала и принималась за работу, до вечера не отрываясь от холста. За две недели Шура написала пять картин!

А вечером за ней заезжал Егор. Они где-нибудь ужинали, потом где-нибудь танцевали, а потом – и это было самым приятным, тем, чего Шура ждала с особенным трепетом, – потом возвращались к ней в квартиру и занимались любовью до самого утра.

Егор Орлов был сумасшедшим. Самым милым сумасшедшим на свете, романтичным сумасшедшим, любимым.

Однажды он серьезно сказал Шуре:

– Нам надо поговорить.

– Что случилось? – встрепенулась она. Она так дорожила своим новым счастьем, что в самый первый момент подумала, что он собирается с ней расстаться. Но потом увидела его глаза – влюбленные, насмешливые – и расслабилась.

– Ничего. Просто я кое-что хочу тебе подарить.

– Дари, – удивилась она.

Тогда он достал из своего модного объемистого рюкзака увесистую бархатную коробку, по форме похожую на упаковку для ювелирных изделий, только во много раз больше. Коробка была перевязана нарядной золотой ленточкой. Он положил ее на стол перед Шурой.

– Вот. Пользуйся.

Она с любопытством уставилась на подарок, и ее сердце забилось сильнее. Что там? Неужели кольцо?! Господи, вот здорово было бы… Но так быстро. Почему коробка такая большая? Нетерпеливо она развязала ленточку, распахнула коробку…

Внутри лежал какой-то шерстяной комок, похожий на детскую пушистую варежку. Шура удивленно уставилась на Егора: «Что это?» – но он молча улыбался. И в этот момент варежка… зевнула, выставив на обозрение крошечный розовый рот, а потом тоненько пискнула: «Мяу!» Шура пригляделась и с удивлением обнаружила, что, во-первых, у варежки есть миниатюрные уши, маленькие лапы с розовыми подушечками, пушистый серый хвост, а во-вторых, это была вообще никакая не варежка, а крошечный котенок.

– Господи! – умилилась она. – Хорошенький-то какой! Егор… Но он же мог задохнуться!

– Не мог. Я только что его туда положил. По-моему, ему там даже нравится.

– Как его зовут?

– Никак. Назови, как хочешь. Я его на помойке подобрал.

– Тогда пусть будет Бомж, – придумала Шура.

Бомж оказался презабавным существом. Он бил тарелки, рвал холсты, писал в ботинки и кусал Шуру за пятки, стоило ей задремать хоть на минуту.

Вообще, Егор любил делать ей подарки. Он подарил ей кактусы в горшке и велосипед, мягкие игрушки и никчемную статую Венеры. А еще нарисовал огромное сердце на обоях в ее туалете. «Думай обо мне всегда» – было написано в том сердце. Она пришила игрушечного Микки-Мауса к его свитеру – так он и ходил, шокируя прохожих. Он бросал шоколадки в ее почтовый ящик, она написала копию картины Рериха на стене в его подъезде. Кремом-автозагаром она нарисовала сердечко на его ягодице, пока он спал. Он потом долго не мог сердечко это отмыть и в отместку покрасил хной пушистый хвост Бомжа – теперь у Шуры был котенок-панк, на которого с опаской косились соседи.

В общем, они друг друга стоили. Они были влюблены – может быть, в первый раз.

В тот же вечер, когда Олег навсегда покинул ее шикарную квартиру на Тверской, Катя помчалась к Санечке. Она была настолько шокирована увиденным, что совсем позабыла о сыне. А ведь «анонимный доброжелатель» не обошел вниманием и его. Как он сказал? «Твой сын наркоман. Вонючий торчок»?

«Нет, такого просто быть не может, – думала она, паркуя машину у Саниного подъезда. – Он соврал, ошибся. Или просто хотел меня разозлить. А может быть… Может быть, он решил выманить меня из квартиры! Кто знает, что у него на уме, у этого странного телефонного хулигана?!»

Катя не могла вспомнить, когда она в последний раз была в Саниной квартире. И была ли вообще – с тех пор, как они с Олегом торжественно вручили ему ключи. Стильно обставленная двухкомнатная квартирка на Бронной – это был ее подарок сыну на совершеннолетие. С тех пор Санечка там и жил, предоставленный сам себе.