Замуж за принца

— Весточку? — Элиза недоуменно таращилась на мужчину. Можно ли ему доверять? Не шутка ли это? — Но почему…

— Он велел передать вам только это, — сказал мужчина, коротко поклонился, развернулся и скрылся в доме.

Элиза медленно перевела взгляд на луну. Все это выглядело довольно странно, но Элизе было наплевать. Она поняла, что сегодня она видит его не в последний раз. И осознание этого наполнило ее радостью и надеждой.

Элиза неожиданно улыбнулась. Быть может, она рано перестала чувствовать себя принцессой.

Глава 18

Кто же выиграет состязание за руку и сердце принца? Эта загадка сделалась за минувшую неделю еще более жгучей. Страдающая косоглазием дочь виднейшего угольного барона? Ее акции заметно поднялись, но можно ли считать ее совершенным торговым партнером? Неужто джентльмен, привыкший к царственному обхождению, не обратит внимания на то, как она отводит свой взор?

Достопочтенные дамы! Если вас беспокоит апатия, обязательно попробуйте вафли «Дамиана». Всего две вафли в день придадут вам жизненную силу лесоруба. Правда, рубить при этом дрова фабрикант не рекомендует.

Дамская газета мод и домашнего хозяйства г-жи Ханикатт

Себастьян был на удивление напряжен, что совершенно на него не походило.

Патро совершил невозможное: он нашел небольшой, но роскошно обставленный особняк в одном из переулков в Мэйфэр. С соблюдением всех необходимых предосторожностей принц прибыл туда, переодетый англичанином, в простой коляске. Наняли кухарку, которой сказали, что готовить она будет для члена парламента. В камине горел огонь, и по меньшей мере четыре охранника разместились в доме, оставаясь, слава богу, неприметными глазу. В небольшой гостиной Себастьян сидел в одиночестве.

Сидел в одиночестве и ждал. С тревогой и нетерпением. Скованный страхом, оттого что она может не прийти.

В половине седьмого он отправил Элизе записку. Сейчас было почти восемь. Принц беспрестанно расхаживал перед камином, убеждая себя, что он совершил ошибку. Зачем ей приходить? Откровенно говоря, приглашение (или, возможно, она воспримет его как приказ явиться) выходило за рамки приличий. И если бы принцу еще месяц назад кто-то сказал, что он будет способен на подобные поступки, он был бы в ярости. У Себастьяна не было сил держаться от Элизы в стороне, но и продолжать общение, как то заведено, он тоже не мог. Принц пораньше покинул торговые переговоры, негодуя из-за высоких цен на руду, — с такими тарифами алусианская железная руда останется на рынке невостребованной. А еще он не мог сосредоточиться на переговорах.

Элиза может решить, что его записка — слишком дерзкий поступок со стороны принца, слишком абсурдный, слишком глупый. Она может прислать ответ, в котором…

Себастьян услышал, как подъехал экипаж, и выглянул в окно. Та самая неприметная коляска, которая привезла его сюда, остановилась у крыльца. Он видел, как извозчик спрыгнул с козел и открыл дверцу.

Она приехала.

Себастьян отошел от окна и выдохнул — сам того не заметил, что затаил дыхание. «Что я здесь делаю? В чужой одежде. В кого я превратился?»

Этот же вопрос задал ему Леопольд, когда услышал их с Патро разговор о снятом доме. «Что ты делаешь, Бас?»

К сожалению, Себастьян не мог найти слов, чтобы дать разумное объяснение своим поступкам. Его брат иначе смотрел на жизнь — Леопольд был волен поступать так, как ему заблагорассудиться, спать с теми, кто ему по душе. Но у Себастьяна все было иначе. Ему приходилось быть осторожным. Он не мог рисковать и случайно стать отцом. Он не мог допустить скандала. Он всегда обязан быть настороже.

Но это не означало, что он обходился без женского внимания — для принцев и будущих королей допускались определенные послабления. У него много лет была постоянная любовница, молодая вдова, богатая и независимая. Их связь оборвалась, когда она стала слишком требовательной, желая от него большего, чем он готов был предложить.

Он никого и никогда не должен был подпускать близко, всех держать на расстоянии вытянутой руки. Ему приходилось в разумных пределах оставаться сдержанным и думать о будущем и о продолжении рода. Себастьян вынужден был нести мантию ответственности и превосходства, в то время как Леопольд был волен жить так, как сам того пожелает… в пределах разумного, разумеется.