Замуж за царя

– За что? – В моем понимании матери должны несказанно радоваться визитам детей, особенно вырвавшихся из заключения. Моя, к слову, реагировала подобным образом. Правда, встречи наши случались не чаще пары раз в год и продолжались не дольше пары часов. Этого времени вполне хватало, чтобы повторить, что, в отличие от ее нового бойфренда, мой отец испортил ей лучшие годы жизни, сообщить, что погода на том курорте, куда она отправляется, чудесная, и убедиться, что я правильно питаюсь. Впрочем, претензий к матушке я никогда не имела, все равно это бесполезно.

– Жа то, што шбежал. – Змей еще тяжелей вздохнул. – Шидел шебе, шидел, на гошудалштвенном довольштвии. Лаботой обещали шнабдить. Пледшказатели погоды пошти уговолили шаря-батюшку, штоб он им меня в помощники отдал. Летал бы вышоко в небешах, атмош-атмошфел…

– Атмосферные, – догадалась я.

– Ага… пробы снимал – польжу плиношил.

– А по наивности плилодной поддался на уговолы этого лохматого, – договорила первая голова.

– Да, это мы с-сглупили, – поддержала разговор третья. – В первый раз выпал шанс делом полезным занятьс-ся, с-свой путь в жизни найти.

– Мы, жмеи-голыноши, не ошень положительные шушештва, – призналась вторая голова. – Вше мои пледки отлишались жлостью, вледноштью и плештупными навыками. А я, я не улодился…

– Матушха ховолит – блахованный я.

Юша поведал мне свою печальную историю. Как с детства не имел склонности пакостить, вредить и гадости делать. Как за доброту душевную и наивность природную подвергали его оскорблениям, гонениям и насмешкам свои же сородичи. Как не ужился он на службе ни у Кощея Бессмертного, ни у Беса из преисподней, ни у прочих злодеев этого мира. Как каждый раз с позором возвращался домой, добавляя седин и переживаний любимой матушке.

– Наша шемья на холошем шщету. Мне лекомендации отлишные давали. А я, я нешпошобный, – закончил свой рассказ Юша.

– Очень печально – не оправдать доверия с-самых близких, – подвела итог третья голова.

С этим трудно поспорить.

Глава 38

Лес окутали сиреневые сумерки. Солнце блеснуло последним розовым лучом и скрылось за деревьями. Еще чуть-чуть, и на скучающий небосклон выпрыгнет луна. Большая, белая и совершенно круглая, вот гадина! Хотя при чем здесь луна? Просто пришло время. А я все никак не могла решиться. Никаких других выходов не нашлось, видимо, вот-вот начнется переход Трисемнадцатого царства в лапы Беса из преисподней. А я трусливо отсиживаюсь в лесу. Другая бы на моем месте добровольно и даже радостно принесла себя в жертву. Вон как Ольга, супруга Данилы, например. О доброй и отважной царице сложили бы песни и сказания, воспевали бы ее отвагу и самоотречение. А что можно сказать обо мне? Царица на один день? И не вспомнит никто!

Горыныч меня, конечно, не осуждал. Логика Змея с плохой дикцией была проста и незатейлива.

– Не ты эту кашу завалила, не тебе и хлебать! Мне у беша тоже не понлавилось.

– Люди взлослые, сами лазбелутся, – старательно поддерживал меня Юша.

– Яге вон пятшот лет, хлычовке шталой. Думать головой надо было. Ее шештлица вшо это заклутила. Хоть и цалица, вше одно – ведьма, это она беша пожвала.

– Вс-ся их с-семейка одним миром мазана. Вот летательные с-спос-собности вос-становлю, отнес-су тебя в Тридевятое царс-ство.

– Аха, у меня там знахомый есть, хупец. У нехо тли дочхи ластут, без мамхи. Возмет тебя хувел-хувелнантх-хувелнантхой. Ты ж облазованная? Ховолишь плавильно.

Аргументы, конечно, убедительные. Только на душе все равно было неспокойно. Моя совесть походила на гиперактивного хомячка – грызет без перерыва на сон и обед. Со вчерашнего дня Змей Горыныч развлекал историями из своей жизни. Потом очень внимательно слушал меня. Вечер мы коротали, сидя у костра. Костры у Горыныча отличные получались. Огонь он научился пускать строго целенаправленно и в необходимом количестве. Это говорило о полном психическом здоровье, правда, заставить его полетать мне так и не удалось.

– Штреш у меня. Не могу я, – отнекивался Змей и, задрав хвост, драпал от меня по лесу. Можно подумать, боялся физической расправы с моей стороны.

– Хорошо, хорошо! – успокаивала я, боясь, что он вытопчет весь лес.

Свалив пару молодых деревьев, Юша угомонился.

– Ты штлашные истолии любишь? – поинтересовался Змей вкрадчиво, когда истории из личной жизни иссякли.

– Ну, все забавлялись в детстве, – туманно заметила, вспоминая бесшабашные ночи в пионерском лагере.

– Вот я шейчаш тебе такую штлашилку ласскажу, неделю шпать не будешь, – загадочно пообещал змей.

С прочным вхождением в нашу жизнь фильмов ужасов страшилки пионерских лагерей несколько отошли в прошлое. «Желтые глаза», «Гроб на колесиках» и прочие доморощенные прелести никого больше не пугали. Лучшие режиссеры бились о неприступную скалу киноиндустрии, желая поразить циничного и пресыщенного зрителя. Змей Горыныч стал бы новым прочтением, открытием года или по меньшей мере новым течением, особенно если бы скооперировался с котом Тимофеем.