Замужество Сильвии

О, как могли они все так ошибаться? Вот здесь со мной тетя Варина, одна из тех, кто убеждали меня согласиться на это брак. Она говорила мне, что любовь придет. Кажется, это была именно ее мысль; моя мать, однако, тоже держалась того взгляда, что достаточно женщине подчиняться мужу, повиноваться ему и следовать за ним, чтобы любовь овладела ее сердцем. Я доверчиво испробовала это, но предсказания их не сбылись. А теперь я должна родить ему ребенка, и это свяжет нас навсегда.

О, как ужасно, что я не люблю отца своего ребенка! Я говорю себе: ребенок будет отчасти его, даже, может, быть, больше его, чем мой. Он будет похож на него, унаследует от него те или иные свойства, может быть, как раз те самые, которые отталкивают меня в его отце. И тогда я буду иметь их перед собой день и ночь до конца жизни. Я увижу, как эти черты будут развиваться и крепнуть, это будет вечная, постоянная Голгофа моего материнства. Я стараюсь утешить себя тем, что многое зависит от воспитания и что черты эти, возможно, удастся искоренить в ребенке. Но затем я думаю: нет, тебе не удастся воспитать его по-своему; твой муж будет иметь на него права более сильные, чем твои. И тут я предвижу смертельную борьбу между нами.

Одна умная приятельница говорила мне, что мне следовало быть хуже или лучше, чем я есть: или мне надо поменьше замечать недостатки в других людях, или поменьше любить людей. И я вижу теперь, что мне надо было быть слишком хорошей, чтобы пойти на этот брак, или недостаточно хорошей, чтобы использовать его преимущества. Я знаю, что могла бы быть счастлива в качестве жены Дугласа ван Тьювера, если бы я думала только о выгодах своего положения и о том, что мой ребенок унаследует их. Но вместо этого я вижу капкан, в который попали не только мы, но и наш ребенок, и из которого я не могу высвободить ни себя, ни их. О, какую ошибку делает женщина, когда она выходит замуж в надежде перевоспитать своего мужа! Он не желает меняться, не желает даже слышать намека на необходимость какой-либо перемены. В своем доме он хочет только тишины и покоя, а это значит, что он хочет быть самим собой.

Иногда мне удается разобраться в создавшемся положении с таким хладнокровием, словно лично меня оно совсем не касается. Он требует от меня, чтобы я подчинила ему свой разум. Но я знаю, что общая капитуляция все равно не удовлетворит его, каждый солдат, каждый мятежник, скрывшийся в горах, должен будет принести ему повинную отдельно. Он выслеживает их (мои бедные, блуждающие, неокрепшие мысли) и, настигнув, заставляет тотчас принести клятву верности или погибнуть на месте. Точь-в-точь избалованный ребенок: чем больше даешь ему, тем больше он требует, и, если вы откажете ему в какой-нибудь пустячной прихоти, он поднимает против вас настоящую войну, лишь бы сломить ваше сопротивление и добиться желаемого».

Месяц спустя она писала мне:

«Бедный Дуглас потерял покой. Он переловил почти все виды рыб, которые можно здесь найти, и вдоволь поохотился за всеми породами зверей и птиц, не считаясь с сезонами. Гарри уехал домой, и все остальные гости также покинули нас. Мне было бы тяжело теперь переносить общество. Таким образом, около Дугласа не осталось никого, кроме доктора, меня и моей бедной тетки. Он уже несколько раз заговаривал об отъезде. Но я не хочу уезжать, и мне кажется, что в это критическое время я должна заботиться о себе. Здесь жарко, но я только расцветаю от этого и никогда не чувствовала себя здоровее и крепче. Я попросила его уехать в Нью-Йорк и оставить меня здесь одну, пока мой ребенок не появится на свет. Разве это очень неблагоразумно? Мне кажется, что нет, но бедная тетя Варина пришла в ужас от этого проекта – как можно отпускать от себя мужа!

Я размышляю над своим жребием женщины. Я вижу горечь и страдания моего пола на протяжении долгих веков. Я очень изменилась и утратила для своего мужа свою привлекательность. Я с трудом двигаюсь, быстро устаю и не могу больше составлять ему компанию, вернее даже, я стала для него обузой, а он принадлежит к числу людей, не выносящих никакого бремени. В результате я утратила в его глазах очарование своего пола.

Как женщина, я была обязана употреблять всю свою энергию на то, чтобы поддержать это очарование. Впрочем, я прекрасно знаю, чем я могла бы восстановить свое влияние. Здесь есть доктор Перрин. Он не сочтет меня обузой и примирится со всеми моими недостатками, и я на одно мгновение представляю себе, как встревожился бы мой муж, если бы я слишком углубилась в обсуждение ваших медицинских теорий с моим красивым молодым телохранителем.

Это один из испытаннейших способов удержать своего мужа, а Леди Ди посвятила меня во все тонкости этого искусства. Но теперь я ни за что не прибегла бы к таким приемам, если бы даже все мое счастье заключалось в любви мужа. Я подумала бы о правах моего друга, маленького доктора. Мне кажется, что это очень характерно для «новой женщины», не правда ли? Вы можете упомянуть об этом в вашей ближайшей суфражистской речи.