Замужняя невеста

Шедший позади всех Жан Шастейль с удовольствием оглядывался вокруг, весело насвистывая. Как, однако, приятно, вдруг расставшись со свободой, думать, будто впереди ждет тебя жизнь раба, а переменчивая судьба вдруг протягивает руку едва не разуверившемуся в ней человеку…

— Виноват во всем проклятый туман… — рассказывал Жан Шастейль некоторое время спустя, сидя за накрытым столом в доме командора де Мулена.

Мари не пожелала садиться вместе со всеми за стол и теперь помогала Жюстену, бесшумно скользила за спинами обедающих, переменяя им блюда и доливая в кубки испанское вино.

— …Причал вырос у носа лодки как‑то вдруг, так что мне пришлось сушить весла, чтобы ненароком не расшибить их о деревянные сваи. Мы с Мари решили взобраться на него и по возможности оглядеться. Вначале вылез я, подал руку Мари. Княжну мы решили не будить, потому что не собирались оставлять ее одну надолго, а хотели попробовать купить на стоящем у причала судне — нам был виден его темный силуэт — какой‑нибудь свежей еды и порадовать нашу княжну чем‑нибудь вкусненьким. Тем более что у меня было несколько золотых монет, которые нам удалось прихватить с тонущей «Элизабет»…

Мари остановилась подле доктора с задумчивым видом — в ее памяти тоже были свежи воспоминания рокового вечера.

— Мы с Мари заметили на борту у трапа «Эфенди» матроса, который стоял, облокотившись о перила, и, очевидно, вслушивался в звук наших шагов по деревянным доскам причала. Я обратился к нему и спросил, не может ли он сказать, что за населенный пункт, возле которого стоит его корабль, и не можем ли мы купить у моряков немного продуктов. Он некоторое время молчал, соображая, почему мы задаем ему такой странный вопрос, да еще на французском языке, который он знал куда лучше, чем испанский…

— Иными словами, вы, Жан, опять доверились совершенно незнакомому человеку? — сказала Соня.

Шастейль смутился.

— Видно, мне на роду написано, — прокашлявшись, пробормотал он, — сидеть дома и принимать больных. Ни на что другое я попросту не годен.

— Ну зачем уж так себя грызть, — улыбнулась она. — Просто вам, видимо, надо жениться. И тогда ваша жена станет оберегать вашу жизнь от всякого рода мошенников.

— Правда? А мне казалось, что женщины — существа хрупкие, доверчивые и это им нужен защитник.

— Защитник — да. В том случае, если имеющейся в женщине силы недостаточно для отражения другой недоброй силы, с которой сталкивает ее жизнь.

— Хотите сказать, что для защиты ей нужна грубая сила ни на что другое не годного мужчины?

Арно де Мулен молча прислушивался к их перепалке, и на губах его играла улыбка человека, и впрямь соскучившегося по приличному обществу. А может, живя в Испании, он тосковал по родному французскому языку, вынужденный чаще общаться с испанскими рыбаками, чем с французскими аристократами. По крайней мере Соня представила своего товарища как графа, каковым он и был. Пусть совсем недавно.

— А насчет доверчивости, — упрямо продолжала Соня, — так женщина доверчива больше, на взгляд мужчины. Особенно того, кто ей пришелся по вкусу. Если же она доверяется своей интуиции, то обмануть ее не так‑то просто… Если она сама не хочет обмануться.

Последнюю фразу Соня пробормотала вполголоса, больше для себя.

Арно де Мулен постучал ладонью по столу:

— Молодые спорщики, вы увлеклись выяснением совсем других вопросов, нежели те, которые возникают у нас при рассказе мсье Жана. Например, почему вы не привязали лодку? Если я правильно понял, Софи проснулась на рассвете достаточно далеко от причала, иначе дозорные с «Эфенди» увидели бы ее…

Жан опять замешкался и взглянул на Мари, точно прося у нее помощи.

— Я попыталась привязать лодку, — сказала она, — но свая была мокрой, веревка выскальзывала из рук. К тому же мы подумали, что оставаться здесь не будем — слишком уж неудобное место, а все равно отплывем подальше. К тому времени туман стал понемногу рассеиваться, и я все время видела силуэт лодки, пока другой матрос, подкравшийся ко мне сзади, не набросил мне на шею удавку.

— Удавку? Мари, ты хочешь сказать, что тебя едва не задушили? — задним числом всполошилась Соня.

Она все больше привязывалась к своей служанке и, пожалуй, переживала за нее даже больше, чем когда‑то за свою крепостную Агриппину.

— Нет, душить Мари никто не собирался, но этим нехитрым приемом меня заставили молчать, не поднимать шума, угрожая, что в таком случае жизнь моей спутницы прервется одним движением руки напавшего на нее матроса… В общем, нас провели внутрь корабля. Меня втиснули в какую‑то каморку, а Мари увели.

— Куда тебя увели, Мари? — поинтересовалась Соня скорее машинально.

— Я не хотела бы об этом рассказывать, госпожа, — прошептала девушка и сразу заторопилась на кухню. — Поинтересовались только, не заразная ли болезнь покрыла пятнами мое лицо. Пришлось признаться, что это всего лишь побои…

Это она сказала уже от двери, после чего скрылась с глаз.

— В самом деле, мое любопытство неуместно, — смешалась Соня. — Продолжайте, Жан, и простите меня за то, что я все время вас перебиваю.