Замыкая круг

Лифт замедляет ход, так что надо взять себя в руки, не хочу я стоять тут в слезах, вдруг кто увидит, поэтому я, поспешно натянув на руку рукав, утираю глаза. Еще несколько секунд — слышится протяжное шипение тормозов, затем высокий пронзительный визг, и лифт рывком, чуть спружинив, останавливается, замирает, двери мягко скользят в стороны. Я выхожу, тихонько иду мимо стойки дежурного к выходу. Поверх мусорной корзины перед киоском кто-то положил газету, я мимоходом беру ее, всегда удобно спрятаться за газетой, если неохота ни с кем разговаривать, мужик из соседней палаты стоит в другом конце холла, смотрит на меня, улыбается, кивает, но я не киваю в ответ, гляжу вокруг как бы пустым взглядом, вроде как не вижу его, а то ведь, чего доброго, подойдет, именно сейчас я совершенно не могу, не в силах вести разговоры, выхожу в теплый летний вечер. Скамейка под сиренью свободна, иду туда, сажусь, закрываю глаза, втягиваю носом воздух, чую сладкий запах свежескошенной травы, сижу так некоторое время, потом открываю глаза, кладу газету на колени, разворачиваю.

И вдруг смотрю прямо в глаза Давида. Давид, невольно вырывается у меня, я обеими руками хватаю газету, быстро подношу к лицу. Я не видел его много лет, с тех пор, как он уехал из города, однако на фото, несомненно, он, Давид. Но что это, что здесь написано, он потерял память? Я чувствую, как рот сам собой открывается, нахмуриваю брови, как бы навостряю взгляд и торопливо пробегаю строчки, читаю, что он потерял память и не знает, кто он, прошлое стерто и всех, кто знает его или знал, просят связаться с указанной инстанцией, чтобы помочь выяснить, кто он такой. Я слегка откидываю голову назад, смотрю в пространство, покачиваю головой, сижу так несколько секунд. Господи Боже мой! — бормочу я, сижу в полном недоумении, бормочу: Какой ужас.

Но без меня здесь никак не обойтись, это сомнению не подлежит, немногие так хорошо знали Давида, когда он был моложе, потому-то я и обязан помочь всем, чем только могу. Я помогу тебе, Давид, торжественно бормочу я и сразу же чувствую, как по телу волной пробегает нетерпение, чувствую, что мне не терпится приступить к этой миссии, и то, что я до сих пор способен на такой энтузиазм, вновь поднимает настроение, я чувствую, как мне становится до странности радостно и легко. Значит, сохранился еще чуток давнего Арвида, бормочу я и, едва договорив, осознаю: вот оно, то самое, чего мне недоставало, из-за чего я только что плакал. Всего несколько минут назад в лифте я плакал из-за того, что мне не для кого быть давним Арвидом, не о ком позаботиться, некому показать мои положительные качества и это заставило меня целиком уйти в болезнь. И вдруг все изменилось, думаю я, вдруг появился человек, для которого я могу быть давним Арвидом, Давид потерял память, не знает, кто он, и нуждается во мне, чтобы я рассказал ему обо всем.