Замыкая круг

В 1986-м в нашу церковь прислали нового органиста. По имени Самуэль, из Осло, а поскольку в Намсусе у него не было ни родни, ни друзей, мы поначалу часто приглашали его к себе домой. Но мне он сразу же не понравился. Во-первых, раньше он играл в волейбол и теперь из кожи вон лез, стараясь показать, какой он атлетичный и тренированный. В противоположность другим людям он, когда приходил в гости, калиткой не пользовался, каждый раз легко и изящно перемахивал через ограду, а зашнуровывая ботинки, норовил продемонстрировать игру мышц на предплечьях, будто не шнурки завязывал, а причальные канаты. Но куда хуже, что он, столичный уроженец, смотрел на нас, намсусцев, сверху вниз. Для него Намсус был вроде как не частью реального мира, а этакой сказочной трёнделагской страной, населенной фырчащими чудаками, которые питаются исключительно кашей и, когда к ним обращаются, отвечают коротко, односложно, и он никогда не упускал случая упомянуть об этом, а после добродушно посмеяться над людьми и событиями, подтверждавшими этот карикатурный образ провинциальной Норвегии. Он был заносчив и самодоволен, а поскольку ему не хватало ума понять, что у него нет оснований держаться таким манером, он вдобавок отличался еще и огромной самоуверенностью, поэтому многие женщины, в том числе и мама, считали его очаровательным и привлекательным. Мне довольно горько писать об этом, Давид, но уже вскоре после знакомства с ним я заметил, что мама стала прихорашиваться к его приходу. Если же он приходил без предупреждения, она всегда ненадолго убегала в ванную, а когда выходила, от нее чуточку пахло духами или теней на веках было чуть больше, нежели пять минут назад. Кроме того, она, как я заметил, и говорила, и держалась при нем немного иначе. Следила за своей речью, говорила не «чего», а «что», смеялась над такими вещами, над которыми обычно нипочем бы смеяться не стала, и была внимательнее и собраннее, чем всегда, и глаза блестели по-особенному.

Я порой так ревновал, что внутри все словно жгутом скручивалось, но молчал, ни маме ни слова не говорил, ни другим, может, от стыда, может, от трусости, не знаю, во всяком случае, избегал разговора начистоту, единственный шаг, какой я предпринял, чтобы положить этому конец, — перестал приглашать Самуэля к нам домой, а когда он звонил и хотел о чем-нибудь условиться, врал, будто мы куда-то уходим. Но толку было мало.