Замыкающий

Годы эти золотые, вершинные для трушковского двора. Каждый угол полнился достатком, довольством, переизбытком. С таким хозяйством можно было и без зарплаты прожить. А Арина хорошо получала, и Сашок не отставал. Как-то своим чередом, без напряжения появились машина во дворе и гараж для нее за домом, и лодка-моторка, и Арина уже подумывала избавиться от коровы: хватит и магазинного. Да и с фермы принесет банку трехлитровую в день – позаглаза хватит. Но тут уперлась Большая Арина:

– Взбесилась? Трое детей в доме – от коровы избавиться!

– Да не пьет его никто, бабинька! Никто не пьет. Продавать, что ль, его?! Хоть выливай.

– Так поишь, хозяйка! Мы за молоко-то ране душу бы отдали. Каждую каплю для тебя берегла. Забыла все? Господь напомнит!

С коровой Никитка Хрущев помог. Как налоги пошли, дак скот и порешили. Народ в города побежал. Култук тоже поредел, но Трушковы коренилися у Байкала.

Ей шел сороковой год, когда она узнала, что Санек ей изменяет. Как-то субботним вечером она прибежала домой пораньше. Сашок должен был в этот день вернуться из рейса, и так захотелось встретить его готовым домом, снедью, баней. Ребятишки ушли на неделю в лес и тоже вот-вот должны были появиться дома. Ариша замесила тесто на пироги, достала с ледника мясо на борщ, заглянула в баню с дровами. Все сделала весело, споро. Большая Арина суетилась рядом, а потом, устав, ушла к себе полежать. Ариша уже и отстряпалась – высокие пироги украшали и без того сытный крестьянский стол, и баня давно подоспела, и летний долгий закат уже мягко переплавлялся в ночь, а Ариша все ходила по двору, заглядывая то в стайки, то в баню, вскидываясь от всякого лая собак.

Стемнело, когда она пошла в огород постоять между грядок. Так делала Большая Арина, так и она привыкла стоять летними вечерами меж грядок, смотреть, что как растет. А уж ничего не видать. Только капуста белеет. В клетках визгливо шароборились песцы, хлев полнился мычаньем и блеяньем, сонные куры едва вскидывались на шестке от блудливого кота, шарившего в гнездах, и гусиный выводок, пуганный котом, кричал резко, шумно, и от него Ариша вздрогнула. Она еще раз прошлась по своему полному хозяйству. Вошла в чистый нарядный дом, села у стола, глянула на румяные пироги, хлеб, который сама испекла, хвастаясь им перед Большой Ариною, и вдруг заплакала. Вначале тихо, озираясь, словно кто-то мог ее увидеть, удивляясь сама себе. А потом громче, беззащитно, по-детски… И наконец, увидев, как кот вскочил на стол и потянул из рыбницы кусок омулька, так старательно украшенного ею луком и морковью, она разрыдалась.

Она рыдала долго, без остановки, переходя из комнаты в комнату, натыкаясь на телевизор, спотыкаясь о края дорогого ковра, путаясь в тяжелых германских шторах. И все эти знаки тогдашней роскоши вызывали у нее очередной бурный приступ отчаяния и слез. Наконец, обессиленная, она упала на неразобранную кровать и уснула. Проснулась рано. Сразу шуганула кота со стола, словно бы и ночевавшего на нем. Вышла во двор. Раннее солнышко поднималось по-летнему быстро, весело. Шустрая каменка щебетала со свистом в кустах черемухи. Огород цвел свежо, изумляя молодой зеленью. От Байкала несло водою, и крошечное темное пятно над Саянами растаяло тут же под брызгами первого солнышка.

– И чего это я? – удивилась Арина, вспоминая вчерашние слезы. – Во дура баба! Правду говорят, что бабы – дуры-то.

Тут же загудела машина у ворот. Сашок соскочил с приступка весело:

– Сломался у Синюги… Савинов… помог… жрать хочу!..

Вскоре вернулись сыны из лесу. Все ели много, шумно. Потом уснули, разбросав по полу грязные портянки, носки и потные рубашки. Арина замочила белье, убирала дом и все удивлялась себе. От Сашка как-то необычно пахло.

– Ду-ха-ми, – шутливо погрозила она мужу пальчиком.

Он захохотал:

– Исключительно! На Синюге растут…

Через два дня, выходя из магазина, она услышала этот запах, и, подняв голову, увидала Галину Новикову – диспетчершу Внештранса. Молодую, яркую, недавно прибывшую в Култук из Ленинграда. Галина потупила глаза под удивленным взглядом Арины и многозначительно улыбнулась.

– Надыть было тебя Галею наречь. Как отец твой велел. Гали, они наглые, – грустно заметила ей вскоре бабка. – До жизни они жадные. Исподтишка, а свое добудут.

– Мне и Ариной хорошо!

– Хорошо-то… Да чего ж хорошего?!

Култук не Иркутск. Все уж знали о связи Сашка с Новиковой. А попивать Сашок давно начал. Арина сразу не хватилась. Как, мол, мужику не пить? И мужиком пахнуть не будет. И как-то в суете жизни, в работе, заботах о доме и детях она проглядела мужа. Вроде в одной упряжке шли, некогда друг на друга взглянуть. А тут обернулась и увидела рядом заматерелого мужика, чужеватого, грубого, с насмешливо-острым, оценивающим взглядом. Уже сильно пьющего.