Замыкающий

Теперь их часто навещала Клавдия, с которой Нюраха сдружилась. Пили чай с лепешками. Клавдия всегда приносила какой-нибудь ягоды в баночках. Говорила степенно, рассудительно, всегда по делу. Петр Матвеич внимательно слушал ее, согласно кивал головою и думал: «Хорошо, что я на ней не женился!» От нее Казаковы узнали, что Варвара заболела и Яшка увез ее в город лечиться, а сам запил с Басмановым. Что Басманиха за это отоварила его граблями по спине, а Витька́ запирает на замок и грозит снова уехать к матери. Поведала она также, что Надежда уехала в город, рассчитавшись совсем со столовой, которую собираются закрывать.

– Глянь, уехала твоя, Петька, – не утерпела Нюраха. – Как жить-то теперь будешь?..

Петр при Клавдии смолчал, а Нюрахе вечером сказал:

– Ты не трепи почем зря девку-то. Она ни в чем не повинная. Я тебе сказал, что греха у нас не было! Ты уж или забудь все, или… – Он махнул рукой.

Нюраха побледнела и прикусила язык.

По воскресеньям теперь она ездила в церковь, приезжала после обеда и все докладывала, за кого подала и кому свечку поставила.

– За Надьку твою поставила, – сообщила она ему однажды, снимая с головы платки, – чтобы Царица Небесная послала ей доброго мужа.

Петр Матвеич кивнул головой и улыбнулся.

Стояли последние дни октября. Еще грело, лучась, стариковское последнее тепло. Лес еще опал не весь, и листва кружила в синем высоком небе золотистыми птахами. Нюрка с утра мыла крыльцо, и листва слетала на мокрые чистые плахи, а когда она несла воду с ручья, листья свежо желтели в ясной воде. Петр Матвеич сидел на завалинке и курил, а Нюраха вынесла из бани таз с настиранным бельем и вывешивала его на протянутую веревку. Петр Матвеич глядел, как ветер вздувает и хлещет ее цветастые юбки над красными резиновыми сапогами. Из-под юбок виднелись смуглые голые ноги, и он подивился их девической тонкости.

«Жизнь прожила, – подумал он, – а зада бабьего не нажила». Нюраха как прочитала его мысли, обернулась и с неудовольствием глянула на него.

– А знаешь, Петька, – чуть погодя сказала она ему. – Правильно ты сказал. Может, это и к лучшему, что наши дети так маются. Я вон посмотрела в телевизоре эти морды-то, начиная от козла… Дак подумала: они ить все, поди, и училися, и институты покончали и родители имя гордилися, а сколько они беды понаделали, дак не приведи господь! Вона всю Россиюшку обшманали да продали… Дак оно лучше, может, в лагерях сидеть, чем там вон. Ведь весь народ их позор видит, это одно, а Господь что с их спросит за это. А наши-то нагрешили, да отмоются в этой же жизни. Только свои жизни и попортили. Не то что эти козлы… Весь народ пограбили да обгадили. Может, Господь простит за муки деток наших…

Защепив прицепкой последнюю наволочку, она подняла с земли таз и, проходя мимо калитки, беззлобно заворчала:

– И ведь не мог ты сдохнуть, Петька. Что тебе трудно было калитку за Клавкой подпереть. Или задницу от завалинки отодрать не можешь!..

Недавно у них побывала Клавдия. Она принесла кружку свежей клюквы, собранной вчера в распадке.

– Че ее подпирать-то днем?! Может, придет еще кто! – ответил он.

– Кто к нам придет? Ворье одно тока…

– Ну, кому нужны мы! Ворью-то? Чего у нас таскать-то?! Кальсоны вон мои!

– О, счас такой народ пошел! Бичи вон и кальсоны за милую душу сгребут. А че это ты заприбеднялся-то?! Кальсоны у него одни. – Она обернулась и пошла на него, подперев бока руками. – Не одеван он! Для кого хорохоришься?

– Нюрка!

– Скажи лучше, все забыл с Клавкой-то. Видала я, как ты шары на нее пучил!

– Опять начала!

– Я еще не заканчивала.

Она подсела к нему на завалинку и заботливо застегнула ворот его телогрейки, подкутав шарфом шею.

– Че, калека? – спросил он. – Как за ребенчишком за мной теперь надо!

– За тобой всегда надо было как за ребенком глядеть! Тебе ведь не жена нужна была, а нянька! Ты ешо к молодой побежал.

– Как жить будем-то, Нюрка? – серьезно и горько спросил он.

– А так и будем, – спокойно ответила она. – Рядышком! Это самое главное. Глядишь, Господь и нас не оставит!

Они посидели еще, подперевшись плечами, глядя, как облетает сопки молодой, янтарный, в солнечных отблесках ястреб.

– Снег ноне пойдет, – сказала она. – Поясница прям отваливается.

Она поднялась с завалинки и, вновь подхватив таз под мышки, подалась к крыльцу дома.

– Калитку-то подопри, – сказала она, обивая ноги перед крыльцом. – А то Боря Ельцин торкнется рогом – да в огород. Обдерет капусту нашу. Горбаться все лето, рости капусту, воду таскай да скорми ее козлу.

– Этот Боря-то Россию сожрал, – вздохнул Петр Матвеич.

Он все думал о том, как будут они жить на одну пенсию. С его здоровьем теперь и кабана не выкормишь.

– Э, Петька, нас вдвоем никакой зверь не сожрет, не то что Россию. Не народится такой козел на земле, чтобы землю нашу пожрал. Ты понял?