Замыкающий

Ах, какая радость охватила его! Студент разбежался, подпрыгнул, а ему показалось – еще движение, и он легко и свободно полетит. Ах, как горячо и счастливо кружит его тело! Он сильный, он молодой! Он умный, он нравится женщинам. И ни на ком он не женится! Это глупость – жениться в такие годы! Впереди море жизни и море женщин, и в каждой из них своя прелесть и своя тайна. И он хочет всех познать и все познать. Он жадный!!! И, может, он узнает то, чего никто и никогда не знал, и станет знаменитым! Да, он станет знаменитым и будет вершить, свершать, решать! Он будет жить на полную катушку, на широкую ногу… Иначе он не был бы таким счастливым сейчас, таким легким и свободным!..

Студент прыгал и кричал, катался по траве, пел песни. Попытался взобраться на дерево, сорвался на корягу, едва не проткнув сухой тычиной плечо. Охнул, и вроде бы кто-то застенчиво и слабо откликнулся ему в кустах…

Студент открыл глаза. Неподалеку где-то дробно стучал дятел. Горячий духмяный парок исходил от травы. Казалось, ветра нет, а молоденькая светлая осинка трепетала. Выше шел березняк, и оттуда лился белый осязаемый свет.

Студент глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

– Слава богу, допрыгался, – хрипло сказал он вслух, глядя в небо. – Взбесился, дорогой товарищ. Вот что значит выбраться на природу. Полный идиот. Где же Данилыч?..

Данилыч словно из-под земли вырос. Сидел на пеньке, крутил самокрутку.

– Ты, видать, у мамки олух, – спокойно заметил он, – все лежишь…

– Я не лежу, – ответил Студент, – я наслаждаюсь. Зеленой массой…

Данилыч открыл свой горбовик, пересыпал в него из своего котелка ягоду… Студент слышал, как ягода падает на ягоду.

– Поди, ведро? – с легкой завистью спросил он. – А мне начхать, я с ума сошел. – Студент почесал ушибленное о тычину плечо.

– Это бывает. Я в твои годы после каждой девки спячивал. Вставай-ка, ягодник. Перевалим низинку, махнем на озеро. У воды и заночуем.

– Данилыч, что ты меня гоняешь целый день? Есть же ягода. Вот и будем брать. Чего переться-то? Целый день идем за ведром ягоды. Я ее лучше куплю у магазина…

– Ты, паря, вот что. Я доведу тебя сейчас до тропы. И чеши до разъезда. Там твои гаврики, с имя близко возьмешь. Если они просохнут за эти дни…

– Ну, уж строгости какие…

– А не люблю я гундежа. Пошел, иди не мыркай. Здесь не булевар для дамочек – тайга-матушка…

* * *

– Моть, а Моть, словно бы девка плачет. Ты не слышишь? Схожу я к Райке, устряпает он ее ноне. Гляди-ко, окно завесил.

– Я тебя, Симка, выгоню… Ей-бо. Ты баба добрая, тебе всех жалко, а я баба злая, мне никого не жалко. Гусь свинье не товарищ.

Ромка заливал что-то Гридню и Пане. Пана тряслась и всхлипывала от смеха. Гридню, видать, это тоже нравилось, он даже похохатывал и приговаривал:

– Ну, даешь стране угля… Но… га-га-га-га…

Со двора вошел Герка.

– Ну, че ты шаришьс? Неймется али приспичило что? Спать хочешь – вон ложись на мою перину. Постелю я вчерась меняла. Ромка, сын, ну-ка, сыграни матери. Плясать пойду!

– Ой, Мотюшка, – всплеснула руками Пана, – Мотя плясать будет!..

Мотя подбоченилась, подняла голову, заиграла песню:

– Ты поди, моя коровушка, домой, пропади моя головушка долой… Симка, не переживай, бабы, как кошки, живучие. Нас трави, топи, дустом посыпай, а мы выживем… Иди лучше, спляшем… Ах, дилили калинка моя, в саду ягодка малинка моя.

Сима не устояла, она вынула из кармана кружевной свой платочек и плавно вошла в круг.

– Ух ты, ух ты, – пыхтела Пана и в ритм била руками по коленям.

– Уж как все мужья до жен добры, покупали черные бобры. А как мой мужичонко… Эт Данилыч твой, Симка, он как весь с кулачонко…

Он купил мне коровушку,
Погубил мою головушку.
Снарядил мне работушку,
Некошеную заботушку.

Ромка играл через плечо, на боку, тренькал через колено. Ноздри его раздувались. Пана не выдержала, в круг войти стеснялась, топталась подле печки и так притопывала ногой, что половица отскакивала от другой. Мотя, как мячик, подскакивала, платок сбился, обнажив почти лысую, со слабым пушком волос, голову.

Как ворчит на мене муж супостат,
Он велит мне детей кормить,
Приказал мне коровушку доить.
Ты коровушку подой да подой,
А подойничек помой да помой,
А телятушек напой да напой,
Ай, дилилили калинка моя,
В саду ягода малинка моя!

– Уф. Уф. Ой, хорошо! Не помереть бы тока. Панка, ты сигаешь как боров. Провалишь мне пол.

– Мотюшка, я его сама пособью. Ты не горюй.

Герка, пока бабы плясали, все шарился по дому, заглядывал на полки, под кровати, в Мотин тяжелый трехпольный шкаф. Потом вернулся к столу и разлил водку по рюмкам. К нему присоседилась Мотя.

– Вот муженек-то мой, дедушка. Вся песня про него. Ох строгой был. Не приведи господь.

– Хлебни-ка.

Мотя выпила, закусила огурцом.

– Уж пил-то. Вдризг! Ухо-то мое! Я ведь глухая. Как вдарил – искры сыпьем из глаз.