Позвала Зина, она захлопнула альбом и сунула его глубоко в ящик. Кухня чистая, нигде нет бутылок, ни пустых, ни полных. Зина налила чай, пододвинула к ее чашке тарелку с пирожками и стала рассказывать, как Дуся в последние годы не могла ходить, но старалась подниматься в туалет. Почти ползком, но добиралась, не позволяла помогать ей. Все мужа бедного вспоминала.
- Какого мужа? У нее их три было.
- Первого, - коротко ответила Зина, помолчала: - Тебя вспоминала.
- Представляю, как.
- Каялась: грешница я, грешница, что учудила с Соней, а у самой голова трясется. Что-то плохое она тебе сделала?
- Не только мне, да, ладно, давно это было.
- Она всех жалела, как начнет жалеть, приходилось ей сердечные капли давать. А я бросила пить после Коленькиной смерти. Помнишь, какой я была?
Как не помнить. Николаю было сорок пять лет, и он неделю не дожил до двадцать первого века, умер от пневмонии.
Зина даже не заметила, что он заболел. Лежит, ну и пусть, есть - пить не просит. Когда начал задыхаться, растерялась, не знала, что делать, никогда раньше не вызывала врачей на дом, тем более, скорую, все болезни лечила сорокоградусной. Прибежала к соседке, та вызвала скорую, но было уже поздно.
На похоронах потемневшая, безучастная Дуся не отрывалась от лица сына в гробу, ее поддерживала Зина.
Когда гроб опустили в могилу и стали засыпать землей, Зина вцепилась в Софьину руку, будто боялась упасть в яму. "Ведь мы с тобой знаем, Коленька был хороший, хороший был, добрый был, поэтому так мало прожил", - повторяла она.
Дусе стало плохо, она как-то осела, лицо одеревенело в кривой ухмылке, похоже, инсульт, произнес кто-то, вызвали скорую прямо на кладбище.
На поминках в кафе Зина сидела между Яковом и Софьей и пила водку в ускоренном темпе под осуждающие взгляды женщины напротив. Наконец, женщина не выдержала:
- Жаль, сгубили Колю. Ему бы жить еще, он ведь совсем молодой ушел.
- Кто сгубил? Ты че? Его бог рано прибрал, потому что он был добрый человек. Такие долго не живут, - заволновалась Зина.
- Если бы ты вызвала скорую вовремя, он бы был жив, - возразила женщина.
- Он не хотел, чтобы я вызывала врачей, он их не любил, - Зина заплакала.
Софья и Яков дружно поднялись, извинились и направились к выходу. "Вы куда?" - услышали они голос Зины и ускорились. Софья на выходе оглянулась и увидела, что она наливала себе водку. Встать была уже не в состоянии.
Зина перешла к рассказу о цветах, которые посадила в прошлом году на могиле, Софья перебила ее:
- Ты не помнишь темно-синие суконные шторы? Висели вместо двери. Вышивка на них еще была, шелковыми нитками, в японском стиле, бабочки, ветка с белыми цветами.
Та удивилась:
- Шторы? Какие? Там и раньше была дверь.
- Дуся снимала ее, чтобы освободить место для зеркала и тумбочки.
- Коля иногда дверь ломал, когда мы с Дусей прятались от него. На него находило, он ведь запивал, вот она и вешала их. Но ненадолго.
- А вешалка? Куда она делась?
- Не помню, крючки так и были. Слишком узко, вешалка бы не поместилась,-
прихожая видна была из кухни, действительно, не поместилась бы. - Все как при Дусе, я ничего не выбрасывала и не передвигала, только убираюсь, - частила Зина.
- Тебе Николай не говорил, что мы встречались незадолго до его смерти?
- Не помню, может, и говорил, да я пьяненькая была.
- Да, встречались. Он пригласил. Как-то приходил к нам, пьяный, но Яков его не пустил. А тут позвонил, и я пошла. Думала, о детях поговорим.
- Миша не забывал бабу Дусю. Все иконки ей дарил, о боге говорили. Бабушка очень ждала его, любила сильно Мишу.
Зина улыбнулась ей и предложила еще чаю. Но Софья заторопилась, уже взялась за ручку двери, Зина тихо произнесла:
- Я его потом ругала, зачем он сказал Мише...
- Что сказал? - Софья резко повернулась, заныло сердце.
- Что не он ему отец.
- А кто? - резко спросила она.
- Гришка, кто еще, он самый. Ведь все знали... Коля удивился, что ты не вышла за него.
На улице резко похолодало, ноги скользили по обледенелым лужам, а ее бросало то в о жар, то в холод.
Значит, Дуся знала, не подозревала, а знала, но как тут можно быть уверенной, если она сама долгое время сомневалась, только в последние годы, когда Миша стал взрослым, решила, что он не из рода Гольбергов. У него есть воля, да и походка, уверенная, как у Григория. Странно, но находилось сходство и с Яковом, что невозможно.
Почему Дуся молчала? В чем в чем, а в благородстве раньше замечена не была. Разве что Григорий купил ее молчание. Хотя нет, с ней не прошло бы. Она любила Мишу с рождения, неважно, что не похож ни на нее, ни на Гольбергов, но для нее главное - любовь. Ради нее способна была убить. Софья вздрогнула. Почему нет? Дуся - убийца, Софья - изменница, прощаем всех.
Но почему Николай ни разу не обвинил ее? Не верил?
Незадолго до своей смерти он назначил Софье свидание, в центре, у оперного театра. Решила, будет денег просить, поэтому кошелька не взяла, только мелочь на проезд.