Занавес

— Да, всё такой же. Та же прямая спина, те же широкие плечи и седые волосы — tres distingue[7]. Знаете, друг, вы неплохо выглядите. Les femmes[8], они вас ещё интересуют? А?

— Ну что вы, Пуаро, на самом деле, — запротестовал я. — Должен вам…

— Успокойтесь, дружище, это только проверка, — проверка! Когда приходят молодые девушки и нежно разговаривают с вами, очень нежно, тогда конец! «Бедный старичок, — говорят они. — Мы должны к нему хорошо относиться. Наверное, ужасно быть в таком возрасте!» Но вы, Гастингс, vous etes encore jeune[9]. Так что у вас ещё есть шансы. Вот именно — подкрутите усы, расправьте плечи, — я ведь всё вижу, — и тогда вы перестанете выглядеть таким неловким!

Я рассмеялся.

— Вы просто невыносимы, Пуаро. Ну, а сами-то вы как?

— Я? — усмехнулся Пуаро. — Я — развалина, рухлядь, не могу ходить, весь изуродован, скрючен. К счастью, я еще могу сам принимать пищу, но во всём остальном ко мне следует относиться как к ребёнку: укладывать в постель, мыть и одевать. Enfin[10], это не так интересно. Хотя моя оболочка разрушается, сердцевина, к счастью, ещё жива.

— Безусловно. Лучшее сердце в мире!

— Сердце? Возможно, но я не это имею в виду. Мозг, mon cher, мозг мой ещё работает потрясающе.

Я, по крайней мере, понял только одно: скромность Пуаро нисколько не пострадала.

— И вам нравится здесь? — спросил я.

— Как сказать, — Пуаро пожал плечами. — Конечно, это, как вы понимаете, не номер в Ритце. Комната, которую я первоначально занимал, была и маленькой, и недостаточной обставленной. Я перебрался сюда, почти за ту же стоимость. Затем кухня. Английская, причём самого худшего типа. Брюссельская капуста необычайно жесткая и нарезанная огромными кусками, как раз такими, как любят англичане. Варёная картошка либо жёсткая, либо разваливается на кусочки. А овощи совершенно переваренные. Полное отсутствие соли и перца в любом блюде, — Пуаро выразительно замолчал.

— Ужасно, — заметил я.

— Но я не жалуюсь, — продолжал Пуаро, — это последствия, так называемой, модернизации. Повсюду ванны, краны, а что толку от этого? Почти весь день, mon ami, едва тёплая вода. А полотенца? Такие тонкие и такие прозрачные!

— Да, нам есть что вспомнить в прошлом, — вставил я задумчиво, и мне вдруг представились облака пара от единственного крана с горячей водой в единственной ванной комнате, бывшей тогда в Стайлзе, где огромная ванна с боковыми стенками из красного дерева гордо возвышалась прямо в центре помещения! Я вспомнил также огромные банные полотенца и многочисленные сияющие кувшины с кипятком, которые стояли в старомодных тазах в каждой комнате.

— Не стоит огорчаться, — вновь сказал Пуаро. — Я готов страдать, но ради добра.

Неожиданная мысль пришла мне в голову.

— Послушайте, Пуаро, может у вас не хватает средств? Я знаю, война сильно ударила по капиталовложениям…

— Нет, нет, мой друг, — быстро успокоил меня Пуаро. — У меня всё в порядке. Пожалуй, я даже богат, и сюда меня привели не денежные обстоятельства.

— Что же, тогда прекрасно, — сказал я и продолжал:

— Кажется, я понимаю вас. С возрастом каждый из нас стремится всё чаще возвращаться к былым дням, пытаясь возродить прошлое. Мне как-то неуютно в Стайлзе. Всё навевает воспоминания, прежние ощущения и чувства, которые, как мне казалось, уже совершенно забыты. Думаю, что вы чувствуете то же самое.

— Ничуть. Как раз наоборот.

— Это были прелестные дни, — печально промолвил я.

— Так вы можете говорить только за себя, Гастингс. Что же касается меня, то приезд в Стайлз — Сент — Мери был для меня ужасно неприятен. Я был гоним, ранен и существовал за границей только благодаря милостыне. Нет, это было невесело. Я не знал, что Англия станет моим домом, и что здесь я найду своё счастье.

— Я забыл об этом, — сказал я виновато.

— Конечно. Вы всегда приписываете другим те же чувства, что испытываете сами. Гастингс счастлив — значит, все счастливы!

— Ну что вы, — запротестовал я, смеясь.

— В любом случае, — продолжал Пуаро, — вы улыбаетесь. Вы оглядываетесь назад. Вы говорите со слезами на глазах: «О, счастливые дни! Тогда я был молод», но, на самом деле, мой друг, вы не были так счастливы, как это вам сейчас кажется. Вы были тяжело ранены, страдали от того, что больше не годны к военной службе, но больше всего вас угнетало пребывание в этом доме. Кроме того, насколько я помню, вы окончательно запутались, так как влюбились сразу же в двух женщин.

Я рассмеялся и покраснел.

— Ну и память у вас, Пуаро.

— Да, да, да. Я помню, как вы меланхолически вздыхали и шептали бессмысленные глупости о двух прелестных женщинах.

— А вы помните, что вы говорили? Как-то вы мне сказали: «Успокойтесь, mon ami. Ни одна из них не создана для вас! Не беда. Вскоре мы вместе начнём охотиться и тогда…»

Я замолчал, потому что в те дни мы с Пуаро охотились во Франции, и именно тогда я встретил одну женщину… Пуаро нежно похлопал меня по руке.

— Понимаю, Гастингс, понимаю, рана ещё свежа, но не думайте о ней, не оглядывайтесь назад. Напротив, смотрите только вперёд.

Я сделал непроизвольное движение.

— Вперёд? Ради чего?