Занавес, господа!

— У меня новость! — надрывался Костя, заглушаемый раскатами неведомого грома. — Надо… — И в этот момент все стихло, как будто кто-то тряхнул телефонные провода и вытряхнул из них всю дурь. — … увидеться!

Последнее слово бухнуло меня по уху не хуже чугунной сковородки. Честное слово, сегодня меня явно решили сделать инвалидом.

— Не ори, — сказала я спокойно.

— Что?! — по инерции гаркнул Костя и замолк.

Молчал он секунд пять, а затем спросил удивленно:

— Ты меня хорошо слышишь?

— Отлично.

— Это все наша старая АТС, мы тут вечно мучаемся. Представляешь?

— Представляю, представляю, но ты давай, говори побыстрее, а то опять все затрещит.

— У меня новость. — Вечно у Поспелова крайности. Теперь он принялся просто шептать. — Очень любопытная. Но это не по телефону. Это касается Веры Аркадьевны. Я на дежурстве, ты можешь приехать ко мне в больницу?

— Срочно?

— Да. Тут человек ждет. — Слово "человек" он произнес так, будто речь шла об иностранном шпионе.

— Жди, — пообещала я и уставилась на Игоря. — А что касается Хана…

— …то к нему я поеду один. Может, оно и к лучшему. Без твоего пригляда, — злорадно добавил Погребецкий.

Глава 9

В мастерской художников я бывал раза три, причем в разное время и в разных городах, но впечатление осталось одинаковое: большие неухоженные комнаты, заваленные всякой всячиной, такие же неухоженные художники в заляпанных краской рубахах, разговоры, полные амбиций и экзальтации. Вполне допускаю, что мое малоприятное впечатление поверхностное и более того — неверное. Но одно точно: оно никак не вязалось с Виктором Ханом.

Мастерская Виктора находилась на первом этаже жилого дома, но прежде, чем туда попасть, я прошел по длинному мрачному коридору без окон, зато с большим количеством самых разных дверей, расположенных по обеим сторонам. Я почти сразу нашел дверь Виктора — в отличие от прочих она была аккуратно выкрашена и имела вполне симпатичную деревянную ручку в виде головы дракона.

Лицо Хана как и в прежние разы ничего не выражало, но глаза, выглядывающие сквозь расщелины век, словно сквозь амбразуру, смотрели вполне доброжелательно. Виктор был одет в довольно новые джинсы, белоснежную футболку, а в руках держал большой измаранный краской фартук. Похоже, именно этот фартук заменял ему те самые заляпанные рубахи, которые я видел у его коллег. Виктор быстро, как мне показалось почти автоматически, сложил фартук в несколько раз, причем грязной стороной внутрь, наверное, чтобы ничего случайно не испачкать, и положил фартук на стул у двери.

Чем-то мастерская Виктора напоминала кабинет Валерии. Наверное, занимавшими две стены стеллажами, на которых также стояли всевозможные книги, альбомы, папки, но плюс самые различные предметы, начиная от яблока из папье-маше и кончая старинным самоваром. Третью стену закрывали занавески, за которыми в образовавшийся зазор просматривались холсты в подрамниках. Вдоль окон тянулся длинный самодельный стол, где аккуратно лежали краски, кисти и какие-то неведомые мне инструменты. Часть комнаты отсекал тоже явно самодельный шкаф, за которым стояли не новый, но без лоснящихся пятен диван, низенький столик, кресло, пара стульев, тумбочка и холодильник — своеобразная зона отдыха. Но самым примечательным был мольберт посреди комнаты. Вернее, не он сам, а то, что это сооружение опиралось своими тремя ножками на большой лист бумаги, защищавший пол от подтеков краски.

— А вы аккуратист. — Мне хотелось сказать: "Педант", но я не знал, хорошо это в понимании Виктора или не очень.

— И даже педант, — добавил он, после чего вынул из тумбочки две пивные кружки, из холодильника — несколько баночек пива и кивнул на диван. — Здесь устроит?

— Вполне.

Виктор еще раз кивнул (ну прямо деревянная кукла, чью голову дернули вниз за веревочку) и сел на краешек стула. Пожалуй, его спина вполне могла бы служить строителям отвесом.

— Виктор… э-э-э… простите, не знаю вашего отчества…

— Просто Виктор.

— Хотел бы с вами посоветоваться, — начал я совсем не о том. — Вчера произошло одно событие. Возможно, это совпадение, а, возможно, и нет. Группа работников театра написала директору письмо, где довольно критично высказалась по поводу Веры Аркадьевны Кавешниковой.

— Знаю, — коротко ответил Хан.

— Откуда? — Мне не было смысла скрывать удивление.

— От Лены Витимовой.

— Но, насколько я понимаю, это стараются сохранить в секрете.

— То, что знают столько людей, уже не секрет. И скрывают это только от Веры Аркадьевны. Может, скроют. — Виктор произнес это совершенно равнодушно, что меня опять же удивило.

— Вас эта история с письмом нисколько не волнует? — поинтересовался я.

— Меня волнует только то, что Вера Аркадьевна очень расстроится. Я этого не хочу.

— И все?

— Остальное не волнует.

— А если все подстроено? Если это убийство — лишь часть интриги, чтобы расправиться с Кавешниковой?

— Чепуха.