– Координаты острова Суханова, – начал объяснять Фолкмер тоном школьного учителя, – тридцать пять градусов восточной долготы и семьдесят градусов северной широты, с минутами. Граница проходит западнее. Вас будут ждать на тридцатом меридиане, северо-восточнее норвежского мыса Нордкин. Мы дадим вам частоту для связи... А немного выше семьдесят первой параллели время от времени возникает мертвая зона, или слепое пятно, как вам больше нравится. Зона, которую не перекрывает ни один радар, – правда, она существует очень недолго, но вы успеете проскочить. Графики патрулирования судов и самолетов, траектории спутников – все это у нас есть. Периодичность существования мертвой зоны нерегулярна, вдобавок должно совпасть еще много факторов, связанных с теми же графиками и траекториями. И это не когда попало, а в один из дней, в какие интересующий нас человек пользуется услугами вашей авиакомпании! Мы применяем для расчетов новейшие компьютерные программы, с ними работают лучшие умы... Как видите, это не просто, Олег Дмитриевич. Не просто, но далеко не абсурдно, как вы сгоряча заявили.
Болгарцев зачем-то перевернул вынутый из конверта листок, будто искал на обороте опровержение своих сомнений.
– Допустим, – пробормотал он, – я сделаю это... Совершу такую вот небывало рискованную посадку... А потом?
– Потом, когда мы высадим пассажиров, – взлет...
– Как это, интересно, взлет?!
– Как – технически? Предоставьте это нам. Идея в том, что заблудившийся самолет падает в море и спасается только пилот, которого и подбирают русские пограничники. Глубины там небольшие, самолет могут найти, вряд ли он будет сильно поврежден... Но дверь салона окажется распахнутой. Дефект запирающего механизма будет имитирован безупречно, никто ничего не заподозрит. А там... Быстрые течения, морские хищники... Понятно, почему тел в салоне нет. Окончательно же убедит власти ваш рассказ о катастрофе, обо всех обстоятельствах. Об этом мы еще поговорим.
– И вы не опасаетесь, что...
– Что вы расскажете властям совсем другое? – подхватил Фолкмер. – Нет, не опасаемся. Ведь и вы, и Таня останетесь под нашим присмотром.
– О господи! – это вырвалось у Болгарцева по-русски, он тут же овладел собой и вновь перешел на английский: – Об этом я мог бы догадаться и без вас, не так я глуп. Я имел в виду, не опасаетесь ли вы, что мне просто не по силам такая воздушная акробатика? Я гражданский летчик, а не трюкач.
– Придется стать трюкачом, Олег Дмитриевич. Но, как мне кажется, вы преувеличиваете трудность задачи. Вы получите очень подробные наставления, и к тому времени, когда состоится этот полет...
– Так он состоится не скоро?
– Может состояться и не скоро, – кивнул Фолкмер. – Я говорил вам о необходимости совпадения многих факторов. Помимо того, нам с вами предстоит поработать не только в плане наставлений.
– А в каком же плане? – Болгарцев казался почти равнодушным; ничего хуже того, что уже случилось, он не ждал.
– Через пару дней съездим... Ну, назовем это студией звукозаписи. Понадобится запись некоторых ваших реплик, чтобы смонтировать пленку для замены оригинала в бортовом самописце. Вы уточните для нас и определенные параметры вашего самолета, это для второго регистратора...
– Сам дьявол так всего не предусмотрел бы, как вы, – произнес Болгарцев с невольным уважением, но это уважение лишь делало Фолкмера более опасным в его глазах. – С вашей скрупулезностью можно президента похитить – никто не хватится.
– Ну, зачем так пышно... Дьявол, президент... Мы скромные коммерсанты, и амбиции у нас попроще.
– А время идет, и Таня...
– О ней заботятся, как в лучшем отеле. – Фолкмер взглянул на часы. – Сейчас будет телефонный звонок, вы поговорите с ней. В дальнейшем эти звонки станут регулярными, до тех пор, пока мы не освободим ее – вернее, пока вы ее не освободите.
Болгарцев не успел ответить – затрещал телефон. Олег Дмитриевич бросился к аппарату и схватил трубку.
21
Филармонический концерт Пауля Хиндемита звучал в колонках музыкального центра слишком громко для Фолкмера. В ответ на безмолвную мимическую мольбу о пощаде Рольф Pay нажал кнопку на пульте и убавил звук, но Фолкмеру и этого было много.
– В детстве у меня жила кошка, – поведал он, потирая уши, – и когда наступал срок, под окна сбегались все окрестные коты. У них музыка получалась куда лучше, Рольф! Как ты можешь это слушать?
– У тебя, оказывается, было детство, – заметил Pay с оттенком философской грусти. – Невинные радости и печали, первый поцелуй...
– Первый поцелуй был ужасен, – отмахнулся Фолкмер.
– Я думаю, все же не так ужасен, как твои последующие деяния.
– Ты прав, а потому налей еще коньяку.
Pay наклонил полупустую бутылку над бокалом Фолкмера.
– Летчик, – сказал он, возвращаясь к прерванной теме, – самое рискованное звено в нашей цепи.
– Это была твоя идея, – напомнил Фолкмер.
– Да, и чем дольше я о ней размышляю, тем меньше восхищаюсь собственной гениальностью.
– А ты не размышляй. Дело сделано.
– Он может предать нас.
– Я бы не назвал это предательством.
– Конечно, но...