Занавес. Последнее дело Пуаро

Она возлежала в шезлонге, прижав руку к сердцу и жалуясь на сердцебиение. Ее не устраивала пища, а все ее капризы маскировались показным долготерпением.

– Мне так неприятно, когда из-за меня суетятся, – жалобно шептала миссис Франклин Пуаро. – Мне так стыдно, что у меня слабое здоровье. Это так… так унизительно постоянно просить людей что-нибудь для меня сделать. Порой я думаю, что слабое здоровье – это преступление. Если кто-то нездоров и не бесчувствен, он не годится для этого мира. Его следует просто спокойно убрать.

– О нет, мадам. – Пуаро, как всегда, был галантен. – Хрупкий экзотический цветок должен цвести под защитой оранжереи – ему не вынести холодный ветер. Это простой сорняк прекрасно себя чувствует на холоде, но его отнюдь не ценят выше из-за этого. Посмотрите на меня – я искалечен, скрючен, лишен возможности передвигаться, но мне… мне не приходит в голову уйти из жизни. Я все еще наслаждаюсь тем, что мне доступно, – едой, напитками, радостями интеллектуальной жизни.

Миссис Франклин вздохнула и пролепетала:

– Ах, но у вас другое дело. Вы должны считаться только с собой. А в моем случае есть бедный Джон. Я с болью ощущаю, какой обузой для него являюсь. Больная никчемная жена. Жернов у него на шее.

– Уверен, он никогда вам так не говорил.

– О, не говорил. Конечно нет. Но мужчины, бедняжки, видны насквозь. И Джон совсем не умеет скрывать свои чувства. Разумеется, я не хочу сказать, что он недобр, – но, к счастью для себя, очень неэмоционален. Ему неведомы душевные переживания, и поэтому он не ожидает, что они у кого-то есть. Это такое счастье – родиться толстокожим.

– Я бы не назвал доктора Франклина толстокожим.

– В самом деле? О, но вы же не знаете его так хорошо, как я. Конечно, я понимаю, что, если бы не я, он был бы гораздо свободнее. Знаете, иногда я так ужасно расстраиваюсь, что думаю: каким облегчением было бы покончить со всем этим.

– О, не надо, мадам.

– В конце концов, какая от меня польза кому бы то ни было? Уйти от всего этого в Великое Неизвестное… – Она покачала головой. – И тогда Джон будет свободен.

– Чепуха! – решительно возразила сестра Крейвен, когда я повторил ей этот разговор. – Она не сделает ничего подобного. Не беспокойтесь, капитан Гастингс. Те, кто с видом умирающего лебедя болтают о том, чтобы «покончить со всем этим», не имеют ни малейшего намерения так поступить.

И я должен отметить, что, когда волнение, вызванное ранением миссис Латтрелл, улеглось и миссис Франклин снова получила сестру Крейвен в свое полное распоряжение, настроение больной резко улучшилось.

В одно чудесное утро Куртис устроил Пуаро под буками, неподалеку от лаборатории. Этот уголок был защищен от восточного ветра, и вообще туда не проникало даже легкое дуновение ветерка. Это вполне устраивало Пуаро, который терпеть не мог сквозняки и всегда питал недоверие к свежему воздуху. Мне кажется, что он предпочитал находиться в доме, но терпел пребывание на воздухе, если его хорошо укутывали.

Я подошел к Пуаро и уселся рядом. В этот момент из лаборатории вышла миссис Франклин.

Она была одета с большим вкусом и пребывала в удивительно бодром расположении духа. Миссис Франклин объяснила, что едет вместе с Бойдом Каррингтоном осмотреть его дом и проконсультировать на предмет выбора штор и тканей для обивки.

– Вчера я оставила сумочку в лаборатории, когда заходила побеседовать с Джоном. Бедный Джон, они с Джудит уехали в Тадкастер – у них кончился какой-то там реактив.

Миссис Франклин опустилась на складной стул рядом с Пуаро и покачала головой, придав лицу ироническое выражение.

– Бедняжка! Я рада, что не обладаю научным складом ума. В такой чудесный день подобные заботы представляются ребяческими.

– Не дай бог, мадам, если вы скажете подобное при ученых.

– О, конечно нет. – Лицо ее сделалось серьезным. – Не думайте, мсье Пуаро, что я не восхищаюсь своим мужем. Я восхищаюсь. Я полагаю, то, что он живет ради своей работы, – это настоящее подвижничество.

Голос ее слегка задрожал.

В душу мне закралось подозрение, что миссис Франклин любит играть разные роли. В данный момент она была преданной женой, преклоняющейся перед своим мужем.

Она доверительно коснулась рукой колена Пуаро.

– Джон – это… это действительно в своем роде святой. Иногда это меня даже пугает.

Пожалуй, она несколько переборщила, назвав Франклина святым, подумал я. Барбара же Франклин продолжала, и глаза ее сияли:

– Он готов сделать что угодно – пойти на любой риск – ради того, чтобы преумножить знания человечества. Это удивительно, не правда ли?

– Разумеется, разумеется, – поддакнул Пуаро.

– Но иногда, вы знаете, я боюсь за него, – продолжала миссис Франклин. – Ведь он, скажу я вам, доходит до крайностей. Этот ужасный боб, с которым он сейчас экспериментирует. Я боюсь, он начнет проводить эксперименты на себе.

– Он, конечно же, примет меры предосторожности, – заметил я.

Она покачала головой с печальной улыбкой.

– Вы не знаете Джона. Вы никогда не слышали про его испытания нового газа?

– Нет, – ответил я.