Занавес приподнят

Нуци Ионас настойчиво твердил Хаиму, что его новая должность очень ответственная и что оклад ему повышен исключительно по этой причине.

— Только из-за специфики грузов, которые мы получаем, и существует наша «лавочка», — говорил он. — Иначе Соломонзону и тем более его дядюшке Теплицу не было бы смысла нас держать…

Хаим терпеливо выслушивал внушения Нуци, но спросить, в чем состоит «специфика» грузов, не решался. С первых минут своего появления в порту Хаим понял, что любознательность здесь не в почете.

Главный экспедитор экспортно-импортного бюро Давид Кнох был местный, «ватиким», и не терпел «олем-хадаш» — приезжих; он считал их белоручками, непригодными для работы в порту.

Лишь через несколько дней, увидев в Хаиме старательного и услужливого работника, Кнох подозвал его.

— Если вы намерены и дальше работать, — проговорил он густым, басовитым голосом, — то запомните: слов «не знаю», «не умею», «не видел» или, упаси бог, «забыл» для меня ее существует. Вы обязаны все знать, уметь, видеть и непременно все помнить! Отговорок не признаю. Работать будете со мной и только по моим указаниям. Возникнет надобность спросить — спросите, отвечу, но повторять не в моей привычке. Пусть этим занимается ваш друг Ионас… У меня и без того дел хватает. Не направится работа — заявите. И чем раньше, тем лучше… Для вас, конечно! Возиться с вами я не намерен. А скрывать что-либо от меня, говорить неправду — не советую.

Слушая Кноха, Хаим кивал головой и хлопал рыжими ресницами, а сердце у него колотилось от страха.

Кнох был немногословен, сказанное считал предельно ясным. Дело свое знал отлично и работал с рвением одержимого. За подвижность, стремительность — при его-то стодвадцатикилограммовом весе! — портовые рабочие прозвали Кноха «паровозом». И в самом деле, кличка была очень меткой: прикусив верхнюю толстую губу и громко сопя, Кнох шел напролом, словно катился по рельсам. Казалось, толстяка никто и ничто не остановит!.. Его тучная фигура показывалась то на сходнях, то в трюме, то на палубе, а то и в пакгаузе. Не задерживаясь, он на ходу отдавал краткие деловые распоряжения и если уж останавливался, то только для того, чтобы обрушить на чью-то провинившуюся голову поток ругани.

«Паровоз» был беспощаден к лодырям. Хитрецов и нытиков ненавидел. Он быстро освобождался от таких работников. Уговаривать его отменить свое решение, призывать пожалеть малых детишек уволенного было бесполезно. Кнох отвечал всегда одно и то же:

— Работа в порту только для здоровых, как больница — исключительно для больных…

Давид Кнох не давал скидок даже самому любимому грузчику, если замечал за ним оплошность. Он немедленно отстранял его от работы, сам становясь на его место, чтобы показать другим, как надо делать дело.

Хаим Волдитер боялся Кноха, избегал встреч с ним, как, впрочем, и другие служащие и грузчики экспортно-импортного бюро. Они изучили повадки главного экспедитора и, заприметив еще издали его коренастую фигуру, тотчас замолкали, подтягивались, гасили и тщательно прятали окурки. Если он попадался навстречу в узком судовом проходе или, упаси бог, на трапе, грузчики шарахались в стороны: Кнох всей своей массой сталкивал с пути встречного, если, конечно, тот не был начальством.

Даже Нуци Ионас, доверенное лицо Симона Соломонзона, обращался к Давиду Кноху с некоторым трепетом. Правда, и тот помалкивал, когда Ионасу случалось ошибиться. А за Нуци такое водилось…

Зато Симон Соломонзон восхищался работой главного экспедитора, частенько интересовался им и дядюшка Симона, старик Джузеппе Теплиц. Странно, но они были хорошо знакомы. Когда однажды Давид Кнох по поручению судоходного общества «Израильский морской Ллойд» ездил в Италию для покупки старого судна, которое итальянцы собирались списать, Кноха удостоил вниманием сын Джузеппе — сам Теплиц-младший.

По этому поводу рассказывали, будто Кнох, увидев супругу миллиардера в меховой накидке, привез и своей жене дорогостоящую тяжелую меховую шубу, в которой та пришла в синагогу в довольно жаркий еще осенний день новогоднего праздника «рош-га-шана». Поговаривали, что главный экспедитор очень верил талмудистской примете: каков день на «рош-га-шана», таков будет весь наступающий год. Поэтому в новогодний праздник Давид Кнох и его семейство одевались во все новое…

Известно, что главный экспедитор, единственный из всех служащих экспортно-импортного бюро, помимо жалованья получал еще проценты за какие-то «важные», хотя и неведомо какие дела.

Грузчики утверждали, что Давид Кнох был очень богат, имел два или три добротных доходных дома. В это трудно было поверить: его всегда видели в помятом засаленном костюме и стоптанных башмаках. Таким он был с весеннего пасхального праздника вплоть до осени, когда наступал «рош-га-шана» и Давид Кнох неожиданно появлялся в новом костюме. Однако уже через несколько дней главный экспедитор приобретал прежний неопрятный вид. Неряшливость, как и грубость его, не имела границ. К тому же он был невероятно прожорлив и, поглощая еду, торопился, словно за ним гнались…