Занавес приподнят

— Вас это огорчает? — спокойно ответил Константинеску.

— Представьте себе, нисколько! Но, помнится, на визитной карточке, предъявленной вами администратору отеля, не было этой самой приставки? Не так ли?

— Чтобы рассеять ваше заблуждение, могу предъявить ее и вам, господин Букур!

— Нет уж! — резко, но доброжелательно ответил Букур. — Избавьте! И знаете почему? По всей вероятности, у профессора Константинеску с приставкой «Яшь» имеется по меньшей мере два варианта визитной карточки! Не так ли?

— Зачем бы это? Лишний груз, — снисходительно улыбаясь, ответил Константинеску, — и только…

Все еще не решаясь сказать случайному сожителю о своей роли в деятельности коммунистического подполья, Букур пытался вынудить Константинеску раскрыться первым.

— Ах, вот оно что! Не понимаете зачем? — начал горячиться Букур. — А зачем за вами увяжется «хвост» и почему так называемое «лекарство» нельзя везти в Клуж, вам тоже не понятно?! Прелестно!.. Но я молчу. Я ничего не слышал, ничего не видел, ничего не знаю… И представьте себе, даже не в состоянии догадываться! Вас это устраивает?

— О-о нет, уважаемый профессор! Это мне понятно, между прочим, как и ваша вначале безмолвная, но очень выразительная просьба, а затем и категорическое требование не открывать дверь по той причине, что вы простужены!.. Я тоже молчу. И конечно, тоже ничего не слышал, ничего не видел, ничего не знаю… Представьте себе, я также не в состоянии даже догадываться… Только вот никак не пойму причины последовавшего вслед за этим торопливого перемещения, открывания и закрывания чемодана, какой-то возни со стулом, кряхтенья, наконец, попытки влезть на подоконник, затем порывистого, беспокойного хождения по спальне… И все это глубокой ночью, без видимой причины делает почтенного возраста и положения человек, который до появления незваного визитера был погружен в нирвану!.. С чего бы вдруг эдакая обеспокоенность?!

Обескураженный столь стремительной и обоснованной «контратакой» Константинеску-Яшь, Букур, все это время молчавший, вдруг воскликнул:

— Прелестно! Отдаю вам должное, коллега! Не знал, не подозревал и не представлял себе, что у вас такой обостренный слух, такая редкая наблюдательность и столь необычайная проницательность!.. Я покорен… Вос-хи-ти-тель-но! Однако, милейший, вы задаете мне вопрос, не ответив, по существу, на мой… И кстати, почему вы сочли нужным приписать мне простуду? Ведь вы первый сказали об этом пришельцу, а уж потом я поддержал вас… Не так ли? Почему?

— Потому, уважаемый профессор, что предпочитаю представить вас простуженным в номере провинциального отеля, чем видеть остуженным в камере генеральной дирекции сигуранцы!.. А теперь отвечаю, как вы сказали, по существу… Я, господин Букур, коммунист. Этим сказано все! И в таком качестве пребываю уже два десятилетия… Меня многократно арестовывали, допрашивали, подвергали пыткам. В знак протеста довелось объявлять голодовку, отказываться от пищи, воды и даже сна. Кстати, такое сочетание случилось впервые в жизни узников румынских тюрем… За меня заступились тогда Ромен Роллан и Анри Барбюс, Анна Зегерс и Андерсен Нексе, Генрих Манн и супруги Жолио Кюри, которые хорошо знают меня по совместной работе в Международном антифашистском комитете и в Обществе друзей СССР… И вот совсем недавно, после трехлетнего пребывания в Дофтане, этой гордости королевского режима, меня освободили. Об этом писали в газетах, выпускали листовки в стране и за рубежом… Все это, разумеется, известно сигуранце. И потому нет ничего удивительного в том, что эти господа следят за каждым моим шагом. Такая уж у меня репутация!.. Но вы, господин Букур?! Вы, ученый с мировым именем, близкий к властителям страны, заботящийся о здравии монаршей камарильи, и, так сказать персона грата в высших кругах общества, почему вы так взволновались из-за появления какого-то провинциального шефа сигуранцы?! Непостижимо…

Букур тепло взглянул исподлобья на собеседника, с облегчением вздохнул и уже совершенно примирительным тоном сказал:

— Сдаюсь, господин Константинеску… О, пардон! Господин профессор богословского факультета, но… товарищ Константинеску-Яшь!

Оба от души рассмеялись, и дальнейший разговор приобрел доверительно-деловой характер.

— Есть ли у вас возможность выйти из весьма затруднительного, насколько я понимаю, положения?

— Что-нибудь придумаю… — озабоченно ответил Константинеску.

— Я спросил об этом не из праздного любопытства. В моем багаже, как вы уже догадались, тоже есть запретное «лекарство». Не будет ли разумно присоединить к нему ваши «лекарства» и под защитой авторитетного имени эскулапа «монаршей камарильи», как вы изволили выразиться, отправить всю «аптеку» в Бухарест?

С лица Константинеску окончательно спала маска сдержанности. Он внимательно слушал старика профессора, ласково смотрел на него, улыбался искренне и, уже не взвешивая каждое ответное слово, горячо воскликнул:

— Очень, очень благодарен вам, профессор! Признаюсь, я думал о таком варианте, но никогда не посмел бы сам предложить его вам…