Занавес приподнят

В памяти подпольщиков всплыли события недавних дней, когда ночью Морару привез к Букуру раненного полицейскими Илью Томова. Профессор извлек у него пулю, наложил повязку и, ни о чем не расспрашивая, попросил оставить ему пробитую пулей и окровавленную нелегальную газету.

— Собственно, именно благодаря газетам пуля застряла и мягкой ткани, не достигнув кости… — сказал тогда профессор Букур и, взяв газету, добавил: — Но я убежден, придет время, когда Румыния будет освобождена от вандалов и я смогу показать эту газету студентам — пусть знают, какие жертвы приносили лучшие люди, неся слово правды в народ!

Морару вернулся в пансион поздно. Бледная и испуганная мадам Филотти набросилась на племянника:

— Пришел, как всякий порядочный человек, под вечер, собирался в парикмахерскую, рубаху тебе приготовила, а сам взял да исчез!.. Ты ведь сказал, что скоро придешь! Мы уж не знали, что думать!

Морару беззаботно махнул рукой и сказал, что забыл и гараже вино, купленное к празднику.

— А там, как на грех, — оживленно продолжал он, — встретил во дворе дочь профессора. «Сделайте, — говорит, — одолжение, отвезите к портнихе, всего на пять минут и… обратно». Делать было нечего! Отвез, конечно. Только пришлось ждать, пока мадемуазель примеряла туалеты… С добрый час, не меньше! Наконец, когда мы тронулись в обратный путь, опять неудача: перед самым домом мотор заглох, подача отказала! Хоть лопни, не качает бензонасос — и точка… Пришлось повозиться, вымазался хуже кочегара. Вот, полюбуйтесь! — Аурел показал руки, испачканные маслом и типографской краской.

На лице Вики еще видны были следы недавних слез, причину их Морару, конечно, понял, но, как ни в чем не бывало, вручил ей «забытые» бутылки с вином и удалился, чтобы привести себя в порядок.

Ня Георгицэ взял у Вики бутылку и, держа ее в вытянутой руке, прочел название на красочной этикетке.

— Если верить написанному, так это «Котнар»! — скептически заметил признанный знаток вин. — Однако только безусые юнцы судят о качестве вина по этикетке…

Старик внимательно исследовал укупорку, поднял бутылку на свет, раза два перевернул ее вверх дном и, убедившись, что осадка нет, проделал такие же операции со второй бутылкой.

— А знаете, господа, по-моему, это и есть настоящий «Котнар»! — причмокнув от удовольствия, заключил он и в который уже раз за вечер стал поправлять аккуратно расставленные на праздничной скатерти тарелки с закуской. Бывший обер-кельнер был мастером сервировки. «Было бы что подавать, а за остальным дело не станет!» — приговаривал он и при этом многозначительно подмигивал.

С возвращением племянника мрачное настроение жильцов пансиона несколько рассеялось: мадам Филотти торжественно водрузила на середину стола зарумяненную индейку, Войнягу поставил литровую бутыль столового вина и два стеклянных сифона с газированной водой, а Вики — две коробки сардин высшего сорта фирмы «Робертс».

Словом, все выглядело так, как бывало уже не раз в этом маленьком дружном коллективе — не бедно и не богато, просто и радушно. За стол, бывало, садились с шутками и смехом; ня Георгицэ заводил речь о международных событиях и с увлечением рисовал дальнейший ход их развития; Морару неизменно охлаждал пыл дядюшки короткими трезвыми репликами, а Войнягу, наоборот, со свойственным ему юмором «подливал масла в огонь», и все душой и телом отдыхали от повседневных трудов, забот и тревог. Так бывало… Но сегодня не слышно было ни шуток, ни смеха, словно собрались на поминки после похорон близкого человека. Ня Георгицэ молча разлил в бокалы вино, хотел что-то сказать, но его опередил Морару.

— За то, чтобы у нашего Илие нервы были крепкими!

Все выпили до дна, но истинный смысл этого тоста был ясен только его автору. Женя Табакарев, будь он сейчас здесь, конечно, понял бы, что имеет в виду Аурел. Женя помнил, как Илья пытался привлечь его к подпольной работе и как он, в свою очередь, отговаривал друга. «Рано или поздно поймают, — рассуждал Женя, — бить будут, искалечат, а потом отправят вшей кормить на каторгу!.. Не-ет, брат! У них полиция, жандармерия, войска! Это все равно что головой об стенку биться…» Помнил Табакарев и тот вечер, когда Илья появился в пансионе истерзанный, с полицейскими кандалами на одной руке и, не успев ничего рассказать, потерял сознание. К счастью, все уже спали, лишь один Женя был в прихожей. Подвернулась как раз срочная работа, и он сидел до глубокой ночи: писал номерные таблички для домовладельцев… Перепуганный, он тихо прошел в комнату к Аурелу, разбудил его. Тот сразу же побежал за машиной и увез Илью. Женя остался тогда в полном неведении. А незадолго до своего отъезда на рождественские праздники домой, в Болград, Табакарев спросил друга, что же случилось с ним в тот злополучный вечер, Томов ответил шуткой:

— Головой об стенку бился!..

Женя попытался настоять, но Илья сказал:

— Ты, дружище, если много будешь знать, чего доброго, вместо меня угодишь на каторгу вшей кормить!