Занавес приподнят

— Правильность ваших требований вне всяких сомнений, — мягко и благожелательно обращаясь к Штерну, проговорил представитель из Вашингтона. — Но вы, конечно, согласитесь с тем, что нам нужны не сотни, а многие и многие тысячи молодых людей, таких, как вы, страстных и самоотверженных в борьбе за наше святое дело! Иначе нам не справиться с задачей колонизации новых земель, которые непрерывно будут теперь поступать в распоряжение нашего отечества. Мы с вами понимаем, для чего все это нужно и насколько это важно…

Он говорил спокойно, неторопливо, жесты его холеных рук были округлы, изысканны.

Убедившись в том, что Штерн удовлетворен его ответом, седовласый перешел к вопросу о методах и средствах воздействия на живущих в диаспоре евреев с целью добиться массового переселения их в Палестину.

— Мы не должны смущаться, изображая перед единоверцами жизнь на земле предков раем. Да, здесь нет молочных рек и кисельных берегов и жизнь пока далеко не райская, но все это будет, едва наши люди осознают себя единой нацией, встанут под знамена сионизма, переселятся на землю праотцов и создадут единое государство богом избранного народа!

Старик сделал короткую паузу и оглядел собравшихся. Понизив голос, он продолжал:

— Однако путь к достижению этой цели не усыпан розами… Вы это знаете. И знаете прекрасно! И все же неизбежные на этом пути тяготы и жертвы несоизмеримо малы по сравнению с вечными страданиями наших единоверцев, обитающих в диаспоре. И это мы тоже неплохо знаем… Вот почему было бы непростительной глупостью отказаться убеждать рассеянных по всему миру братьев по крови переселиться в эрец-Исраэль, отвращать их от этого, устрашая трудностями и лишениями…

И он преподал урок циничной «дипломатии», цель которой, как откровенно пояснил оратор, состояла в том, чтобы выдать достигнутый их краем уровень экономического и культурного развития за результат массовой иммиграции, самоотверженного труда переселенцев, привнесения ими в «страну обетованную» современной цивилизации…

Послышались одобрительные реплики, но оратор повелительно поднял руку и стал обстоятельно рассказывать о методах обработки соплеменников, открыто отказывающихся вернуться в страну праотцов и отвергающих идеи сионизма.

— Этих людей мы обязаны дискредитировать в глазах окружающих их соплеменников и иноплеменников! — говорил с жаром оратор. — Мы обязаны поставить их перед дилеммой: либо, вопреки своему скептическому или даже враждебному отношению к национальному движению и идеям сионизма, покинуть насиженные гнезда и переселиться на землю предков, либо прозябать на месте в окружении явных или потенциально возможных противников, оставаться в состоянии моральной изолированности и униженности!.. Но если вы скажете, что эти люди на месте не прозябают, что нет вокруг них и тени враждебности, что отсутствует также моральная изолированность и униженность, то я вам отвечу: все это нам с вами надлежит создать!..

Без тени стеснения старик рекомендовал использовать для достижения этих целей все средства — культурные, родственные и религиозные связи, а при надобности даже шантаж и провокации.

— Мы исходим прежде всего из интересов еврейского народа как единого целого и не можем поступиться ими в угоду отщепенцам, враждебно относящимся к национальному движению. Напротив! Мы обязаны любыми средствами сделать их послушными исполнителями воли «еврейского агентства», а значит, и величественных идей сионизма!

Раздались несмелые реплики:

— Но так можно посеять распри среди еврейских меньшинств!

— И навлечь на них еще большие гонения со стороны инородцев!

— А разве это так уж плохо? — Американский представитель провел рукой по седым густым волосам, довольно улыбнулся. — Чем хуже вчера — тем лучше сегодня! Именно в этом и состоит задача. Пусть наши люди, живущие в диаспоре, окажутся в невыносимых условиях. Именно это заставит их обратить свой взор к Палестине.

— Правильно! — снова выкрикнул Штерн. — Я предлагаю тех евреев, которые будут отказываться от связи с нашим агентством, сопротивляться переселению в эрец-Исраэль, подвергнуть самому суровому религиозному преследованию, всестороннему гражданскому бойкоту и жестокой травле!.. Вплоть до уничтожения! — Он сделал короткую паузу, окинул жестким взглядом собравшихся в этой комнате людей, затем, повысив голос до визгливого крика, закончил: — Пусть это будет суровым предостережением всем паршивым еврейчикам, зараженным болезнью ассимиляции!..

— Верно! Молодец, Штерн! — поддержал его Нуци Ионас. — Они все равно уже не евреи, а мешумэты! От них только вред…

— Не думает ли хавэр Штерн, что столь суровые меры оттолкнут от нас колеблющихся? — послышался вопрос из дальнего угла комнаты.

— Вообще, такие крайности, по-моему, только на руку нашим врагам!.. — поддержал молодой звонкий голос.

Эти реплики пришлись не по душе Штерну. Он вскочил, будто на него плеснули кипятком. Размахивая руками и брызгая слюной, Штерн обрушился с бранью на тех, кто, по его словам, «проповедует осторожность только из страха за свою шкуру».