Занавес приподнят

— Ой-ой-ой-ой! Ну что вы говорите? Зачем?! Вы же знаете, что мальчик оставил матери письмецо! И какое это хорошее письмецо! — прервала старуху заглянувшая вслед за ней во двор соседка. — Он же написал, что ни в чем не винит мать, понимает, как много нужно было денег на лечение отца, и что только ради его спасения она пожертвовала своей честью и своим здоровьем… Он просил прощения у нее за свой поступок, за то, что не смог пережить такое несчастье… А вы говорите, будто он проклял свою мать! Неправда это! К чему наговаривать?

Нуцина теща попыталась и это предсмертное письмо истолковать на свой лад. Снова началась перепалка, но Хаим не стал слушать. Он отошел в сторону. Ему было нестерпимо стыдно за Нуцину тещу, горько и обидно за Молю и до боли в сердце жаль погибшего мальчика. Увидев в дверях своей времянки встревоженную Ойю, он метнулся к Нуци Ионасу и испуганно признался:

— Ума не приложу, как объяснить все Ойе? Ведь ей теперь ни в коем случае нельзя волноваться…

Нуци с недоумением посмотрел на Хаима.

— Тоже мне важный вопрос! Как-нибудь успокоишь… В торе не случайно написано: «И это пройдет!» Пройдет и следа не оставит. Мелочь! Немцы собираются брать Париж, и то не страшно… А ты говоришь о какой-то чепухе… Не об этом нам с тобой надо думать сейчас, если мы хотим воссоздать собственное государство!..

Глава двадцать седьмая

Провокатор Лика втерся в доверие к подпольщикам, стал доставлять нелегальную литературу грузчикам железнодорожной станции «Бухарест-южный — малая скорость», навел агентов сигуранцы на связного Томова и… остался в дураках. Ни уговоры, ни посулы, ни пытки, ни даже очная ставка с предателем не принесли сигуранце желаемых результатов: арестованный Томов не переставал утверждать, что его принимают за кого-то другого и что он понятия не имеет ни о какой подпольной литературе.

После серии допросов с нараставшим «пристрастием» деятели сигуранцы решили оставить упрямого бессарабца в «подвешенном состоянии» до тех пор, пока им не удастся наконец отыскать и арестовать Захария Илиеску. Комиссар Ионеску и подкомиссар Стырча были почти уверены в том, что Томов является одним из звеньев в длинной, хитро сплетенной цепи подпольщиков, возглавляемых механиком Захарией Илиеску, и полагали, что в его лице имеют дело с очень опытным революционером-конспиратором. И тем не менее им представлялось просто загадочным исчезновение механика из гаража, когда они явились туда для его ареста и тотчас же блокировали полицейскими нарядами все выходы.

Для старшего инспектора Солокану таинственное исчезновение Илиеску из-под носа целой своры полицейских не было, конечно, загадкой, но открыть эту тайну своим подчиненным он, понятно, не мог — отнюдь не потому, что и теперь хотел уберечь механика от ареста. Наоборот, теперь он каялся, не мог простить себе минутной слабости, необдуманного и неожиданного для самого себя отступления от служебного долга из-за личной симпатии к Илиеску, в мужестве и благородстве которого он имел возможность убедиться в связи с трагической гибелью дочери. Теперь он хотел исправить последствия опрометчивого шага и скорее обрести прежнюю уверенность в правоте дела, которому преданно служил всю жизнь. Теперь он настойчиво требовал от своих подчиненных:

— Искать Илиеску неустанно! Искать и найти!

— Достать механика хоть из-под земли! — вторил ему комиссар Ионеску, в свою очередь отдавая распоряжения начальникам детективных бригад. — Либо подавайте рапорт на увольнение! Таков приказ самого инспектора Солокану…

Подкомиссару Стырче больше, чем кому-либо, хотелось проявить себя. Он уже попал впросак со своим агентом, который даже на очной ставке не сумел доказать доказуемое… И вообще, до сих пор Стырча проявил себя только в способности свирепеть, доходить до бешенства при допросах арестованных. Но и это его качество пока не нашло положительной оценки у начальства.

— Дубасить тоже надо с умом, расчетливо, а не потому, что у вас руки чешутся и нервы сдают, — заметил ему однажды Солокану. — Все это сможет сделать с таким же успехом любой полицейский… У нас их более чем достаточно. А на подкомиссара мы возлагаем и другие обязанности…

Подкомиссар Стырча метался по секциям и секторам Бухареста, придумывал и устраивал хитроумные ловушки, изучал круг знакомых механика Илиеску по гаражу «Леонид и К°» и по его прежней работе в железнодорожных мастерских «Гривица», разрабатывал слежки, участвовал в облавах — и все безрезультатно.

Стырчу вдруг осенила мысль:

— А не бежал ли механик к большевикам?

От неожиданности и удивления комиссар Ионеску так вытянул тонкую длинную шею, что его маленькая голова с прилизанной прядью жидких волос, казалось, вот-вот коснется закопченного табачным дымом потолка. Он хотел было поднять своего подчиненного на смех, но смекнул, что и это ни на чем не основанное предположение можно будет подсунуть начальству в качестве объяснения безрезультатности поисков механика Илиеску.