А.В. Суворов
(1729–1800)
Величайший русский полководец Александр Васильевич Суворов – князь Италийский, граф Рымникский и Священной Римской империи, генералиссимус русской армии и генерал-фельдмаршал австрийской, – приехал в Петербург больным, умирающим, из Италии весною 1800 года, хотел видеть государя, но не имел сил ехать во дворец и просил, чтобы император удостоил его посещением.
Император вместо себя послал графа Кутайсова.
Суворов лежал в постели, когда посланный вошел в красном мальтийском мундире, с голубою лентою через плечо.
– Кто вы, сударь? – спросил у него Суворов.
– Граф Кутайсов.
– Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал… Да что вы такое по службе?
– Обер-шталмейстер.
– А прежде кем были?
– Обер-егермейстером.
– А прежде?
Кутайсов запнулся.
– Да говорите же.
– Камердинером.
– То есть, вы чесали и брили своего господина.
– То… Точно так-с.
– Прошка, ступай сюда, мерзавец! – закричал Суворов своему знаменитому камердинеру. – Вот, посмотри на этого господина в красном кафтане с голубою лентою. Он был такой же холоп, фершал, как и ты!.. А теперь вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином.
В итальянскую войну, в Вене, в присутствии Суворова, был собран военный совет, и все приглашенные на него генералы должны были привезти, каждый свой собственный, план кампании.
Великий полководец выжидал скромно своей очереди, держа в руках сверток.
Когда, наконец, попросили его показать его план, он раскинул на столе лист белой бумаги и больше ничего!
Все присутствующие, недоумевая, поглядывали друг на друга, а князь, с веселой улыбкой, сказал:
– Если бы моя шляпа знала мои планы, то и ее я бы давно сжег.
Но, однако, какою бессмертною славою покрыл себя и русское войско Суворов в этой самой Италии, когда он взял 25 крепостей и 80 000 пленных.
Видно, план Суворова действительно был хорош.
«Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою: меня хвалили цари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, придворные надо мною смеялись. Я шутками говорил правду, подобно Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России. Я пел петухом, пробуждал сонливых, угомонял буйных врагов отечества. Если бы я был Цезарь, то старался бы иметь всю благородную гордость души его, но всегда чуждался бы его пороков», – говорил Суворов.
Одного иностранного офицера, присланного от адмирала Ушакова с известием о взятии Корфу, Суворов спросил:
– Здоров ли друг мой Федор Федорович?
Немец никак не мог понять, о ком спрашивают; ему шепнули, что об Ушакове; он, как будто очнувшись, сказал:
– Ах да, господин адмирал фон Ушакофф здоров.
– Возьми себе свое фон, раздавай, кому хочешь, а победителя турецкого флота на Черном море, потрясшего Дарданеллы и покорившего Корфу, называй Федор Федорович Ушаков! – вскричал Суворов с гневом.
Помощником Суворова при построении крепостей в Финляндии был инженер генерал-майор Прево-де-Люмиан. А известно, что Суворов, если любил кого, то непременно называл по имени и отчеству. Так и этот иностранец получил от Суворова наименование Ивана Ивановича, хотя ни он сам и никто из его предков имени Иоанн не имели; но это прозвище так приросло к генералу Прево-де-Люмиану, что он до самой кончины своей всем известен был и иначе не назывался как Иваном Ивановичем.
Один офицер, впрочем, достойный, нажил нескромностью своей много врагов в армии. Однажды Суворов призвал его к себе в кабинет и изъявил ему сердечное сожаление, что тот имеет одного коварного злодея, который ему много и сильно вредит. Офицер начал спрашивать: не господин ли N? – Нет, отвечал Суворов. – А может быть, граф NN? – Суворов опять отвечал отрицательно.
Наконец, как бы опасаясь, чтобы никто не подслушал, Суворов, заперев дверь на ключ, попросил тихонько:
– Высунь язык, – и когда офицер это исполнил, таинственно сказал:
– Вот твой главный враг.
В разговоре о военной музыке один генерал заметил, что надлежало бы уменьшить число музыкантов и умножить ими ряды солдат.
«Нет, – отвечал Суворов, – музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, равняет его шаг; по ней мы танцуем и на самом сражении. Старик с большею бодростью бросается на смерть, молокосос, стирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом в руке священника, с развернутыми знаменами и с громогласною музыкою взял я Измаил!»
Один генерал, ведя кампанию, беспрестанно ссылался на газеты: оценка в них такая-то, последние новости такие-то и так далее. Суворов на это заметил:
– Жалок тот полководец, который по газетам ведет войну. Есть многие вещи, которые знать ему надобно и о которых там не печатают.