– Все мы талантливы по вашему мнению, Лев Николаевич, – отвечали ему, – а нынешние редакторы изданий этого не находят.
Граф не хотел верить возможности такого грустного явления в печати, как полное отсутствие критического анализа у редакторов, и решил проверить его сам…
Для этой цели он написал небольшой рассказ и послал его в редакцию какого-то журнальчика, подписавшись вымышленным псевдонимом…
Недели через две граф лично отправился узнать участь своего произведения…
Редактор принял его довольно сухо и с первых же слов сообщил, что рассказ напечатан не будет…
– Почему? – спросил Лев Николаевич…
– А потому, – отвечал редактор, – что все написанное вами свидетельствует о полнейшем отсутствии у вас не только малейшего беллетристического таланта, но даже простой грамотности… Признаюсь, любезнейший, – добавил он фамильярно, – когда я читал присланную вами ерунду, то был вполне уверен, что это написано еще совершенно «зеленым» юношей, а про вас этого никаким образом сказать нельзя… Нет, уж вы лучше бумагомарание бросьте – начинать в ваши лета поздно. Ведь вы раньше ничего не писали?..
– Писал…
– Вот как?.. Что же вы писали – признаться, «писателя», носящего вашу фамилию, я не слыхал…
Редактор совершенно бесцеремонно расхохотался прямо в лицо графу…
Тот отвечал ему спокойным тоном:
– Под присланным к вам рассказом я подписался псевдонимом… Вы, может быть, слыхали мою настоящую фамилию: я Толстой… Написал несколько вещичек, о которых прежде отзывались с некоторым одобрением, например, «Войну и мир», «Анну Каренину»…
Можно себе представить, что сделалось с редактором после такого ответа…
В Туле местное аристократическое общество решило поставить в городском театре комедию графа «Плоды просвещения»… Дело было летом, и Льву Николаевичу послали в Ясную Поляну особое почетное приглашение…
Приблизительно за час до начала спектакля к подъезду театра подошел среднего роста коренастый старик, одетый в темно-серую суконную блузу, такие же брюки и грубые, очевидно домашней работы, сапоги…
Грудь старика наполовину закрывала длинная седая борода, на голове его красовался простой картуз с кожаным козырьком.
Опираясь на толстую, суковатую палку, старик открыл дверь и медленными шагами направился ко входу в партер театра.
Здесь его остановили…
– Эй, старик, куда лезешь, – заявил ему один из привратников, – сегодня тут все господа играют, тебе тут делать нечего… Проходи, брат, проходи…
Старик начал было протестовать, но его взяли под руки и вывели из театра…
Однако он оказался строптивого характера: сел около самого входа в «храм Мельпомены» на лавочку и оставался здесь до тех пор, пока к театру не подъехал один из высших представителей местной губернской администрации…
– Граф, – вскричал приехавший администратор, – что вы здесь делаете?!
– Сижу, – отвечал, улыбаясь Лев Николаевич, – хотел было посмотреть свою пьесу, да вот не пускают…
Недоразумение, конечно, тотчас же было улажено.
На одной из московских улиц граф увидел городового, тащившего не особенно вежливо пьяного мужика в участок. Возмущенный грубым обращением городового, Лев Николаевич остановил его и спросил:
– Ты грамотный?
– Грамотный, – отвечал полицейский.
– Кодекс нравственности читал?
– Читал.
– Так ты должен знать, что оскорблять ближнего не следует.
Городовой посмотрел на скромную фигуру графа и спросил в свою очередь:
– А ты умеешь читать?
– Умею, – отвечал граф.
– А инструкцию для городовых читал?
– Нет.
– Ну, так прежде пойди прочти инструкцию, а после и разговаривай со мной.
И.С. Тургенев
(1818–1883)
Мать Тургенева была равнодушна к успехам русской словесности, и когда произведения сына ее уже с восторгом читала вся Россия, она сама, живя в Москве, совершенно не читала ни одной его работы.
Возвратившись в 1840 году из-за границы, Тургенев съездил к матери; но не радостно было свидание. Оба чувствовали, что по образу мыслей они стоят теперь еще дальше друг от друга, чем прежде. А вскоре вышла и открытая ссора.