Занимательная ботаника

Виктория выращивается обыкновенно из семени к январю. К концу лета она успевает разрастись, конечно, не так хорошо, как на воле, но все-таки листья больше метра в поперечнике вырастают нередко. В августе виктория при хорошем уходе дает один за другим несколько цветов. Высунувшийся из-под воды бутон распускается под вечер чисто белым цветком, наполняющим оранжерею сильным приятным ароматом. К следующему утру цветок закрывается и опускается в воду, к вечеру снова распускается во второй раз, причем лепестки оказываются окрашенными в лилово-розовый цвет. После этого отцветающий цветок опускается под воду и остается там, образуя плод. Тычинки и рыльце цветка расположены так, что самоопыления не получается. У себя на родине виктория опыляется при помощи жуков, перелетающих с цветка на цветок.

В оранжереях приходится прибегать к искусственному опылению, перенося пыльцу при помощи кисточки. Любопытно, что распускающийся цветок виктории очень заметно разогревается. Внутренность цветка более чем на 10 градусов теплее окружающего воздуха.

Неудивительно, что когда где-нибудь в оранжерее зацветает виктория, люди, даже равнодушные к ботанике, стремятся посмотреть эту диковину тропической флоры.

Смотришь на большие грубоватые лепестки виктории, на чашечку и стебель, покрытые «волосками» с хорошие гвозди величиной, и как-то не верится, что это все настоящее, кажется, будто рассматриваешь небольшой цветок, но под микроскопом с сильным увеличением.

3. Первая виктория в Тульской губернии

В юности мне совершенно случайно пришлось слышать рассказ об одной из самых первых попыток выращивания виктории в старой России. Мне хочется привести этот рассказ, который мне запомнился, как отголосок далекой эпохи крепостного права.

Когда-то мы с приятелем предприняли пешеходное путешествие по Тульской губернии. Пройти надо было около 140 километров. Где-то неподалеку от города Епифани, проходя через маленькую деревушку в десяток дворов, мы решили передохнуть полдня и, переночевав, двинуться ранним утром дальше. Толкнулись в избу, которая была не лучше и не хуже других, но отличалась палисадничком с несколькими кустами высоких георгин. В тех местах цветник при деревенской избе был невиданной редкостью. Встретил нас хозяин — приветливый старик. Он соорудил самоварчик и, когда мы заварили чай, не отказался почаевничать с нами. Разговорившись, мы спросили старика, откуда у него георгины.

—  Это я,  — отвечал он,  — в память родителя моего покойного во всю мою жизнь георгины развожу.

И он рассказал нам, как и его отец, и он сам были в прежние времена крепостными садовниками у помещика Тульской же губернии — какого-то барина. Немецкую фамилию этого барина старик назвал как-то невнятно и неправильно; она мне не запомнилась.

—  Барин был — тихонький, плюгавенький. Кругом у соседей и охота, и кутеж, и карты, и девки — всякое безобразие; а наш барин только цветы и сады любил. Хоть и не особенно богат был, а сад развел, какого и у самых богатых в округе не было. Парк насадил, цветники развел, яблоки, груши, теплицы понастроил, оранжереи.

Родитель мой при цветниках состоял и знаменитые георгины умел разводить — высоченные и таких колеров, каких нигде больше не было. Так можете себе представить, какая из-за этих самых георгин катавасия вышла. Приехал к нашему барину сосед. Богатейший барин был и тоже георгины обожал. Пристал к нашему.

—  Продай мне своего Василия (моего родителя Василием звали). Какую хочешь цену возьми, продай!

А барин не соглашается:

—  Я, говорит, своего садовника ни за какие тысячи не отдам.

—  Поговорили так и раз, и другой. И что же вы думаете? Барин продать не захотел, так этот самый сосед моего родителя, украл. Ехал мой родитель вечером из Тулы, наскочили соседские молодцы, схватили его, связали и увезли к себе в усадьбу. Я тогда совсем махонький был, не помню. Только слышал потом, что хватился барин своего садовника, да не скоро и дознался, что он у соседа упрятан. Дознались, началась кутерьма. Не то что до предводителя, до самого губернатора дело доходило. Вернули родителя домой, и снова стал он у барина садовником. А когда я подрос, тоже стал садовником работать, у отца обучившись.

Когда мы уже приканчивали чаепитие, старик рассказал историю, относившуюся, надо полагать, к началу пятидесятых годов.