Справедливость была полностью восстановлена. На лауреата Флеминга посыпались чины, награды, звания. Его избирали почетным членом различных академий, ученых обществ и прочего. Уже в 1943 году он стал членом Лондонского королевского общества (профессором Лондонского университета его избрали, правда, еще в 1928 году). В 1947 году, после ухода на отдых своего учителя, Флеминг возглавил так называемый впоследствии Райт-Флеминговский институт.
Он получил, наконец, возможность, осуществить свою мечту – увидеть страны, о которых он впервые услышал от своей школьной учительницы. Кстати, в бесконечном потоке поздравлений и благодарностей, которые он теперь получал ежедневно, особенно приятным для него оказалось одно письмо, под которым стояла подпись Марион Стерлинг. Автор письма обращалась к нему давно уже позабытыми им словами – «мой милый мальчик». За ним сразу же шло пространное объяснение, что именно таким, веселым, голубоглазым, десятилетним ребенком остался он в памяти этой пожилой уже женщины.
Это был привет из далекого, невозвратного детства, присланной его учительницей. Она поздравляла его с большим научным успехом, радовалась вместе с ним и сообщала при этом, что открытое им лекарство спасло жизнь ее ближайших родственников.
Как бы в ответ на этот призыв Флеминг посетил древнюю Шотландию, побывал в родном городе, наведался и на ферму, где миновало его незабвенное детство. Он снова увидел шотландские наряды, снова упивался звуками шотландской народной музыки. А когда восхищенные его земляки пожелали видеть его в руководстве Дублинского университета, – он нисколько не стал возражать против этого.
Дальнейшая жизнь этого выдающегося ученого оказалась теперь заполненной постоянными поездками, встречами в самых разнообразных странах, исключая, разумеется, лишь Советский Союз, который уже тогда являлся цементирующей частью мощного социалистического блока.
В СССР упирали на то, что у нас еще в 1942 году было налажено производство собственного пенициллина, по методике, разработанной профессором Зинаидой Виссарионовной Ермольевой, а с 1944 года начался массовый его выпуск. Наша массовая пропаганда не унималась, как будто бы этот действительный факт исключал или хотя бы умалял приоритет в этой области Александра Флеминга.
Когда в январе 1944 года в Москву прилетел, в сопровождении других ученых и общественных деятелей, профессор Хоуард Уолтер Флори, один из еще только будущих Нобелевских лауреатов, то он привез с собою образец американского пенициллина, чтобы сравнить его с советским образцом.
Советский образец оказался намного сильнее. Во всяком случае, такую весть разнесли все советские газеты.
Сам Флеминг не стал даже брать патент на свое открытие, которое, безусловно, сделало бы его одним из богатейших людей на все земном шаре. Свой благородный поступок объяснял он исключительно тем, что он только двигался в правильном направлении, что лекарство, полученное им, – заложено в самой природе, что достичь его – помог ему лишь особый шотландский неуемный характер…
В продолжение всей дальнейшей жизни он встречался теперь с коронованными особами, с министрами, президентами, со знаменитыми учеными, с самыми выдающимися людьми. Он даже гордился этим. Скажем, тем, что его объявили доктором права, причем
Короче говоря, без его, Флеминга участия, не обходились теперь ни одно торжественное событие.
Чрезвычайно заметным для Александра Флеминга стало посещение Греции.
Все это происходило уже осенью 1952 года.
И надо же было такому случиться, что самолет, которым он летел в Афины, опаздывал по какой-то, вроде – никому не известной причине. Очевидно, бастовали служители аэродромных служб. Однако все это никого не смущало. Во всяком случае – из встречавших его.
На ярко освещенном аэродроме Флеминг сразу же заметил, что почти все в толпе встречавших его людей держат флаги в руках. Флаги были вперемежку – английские и греческие.
Однако он сразу же заметил в толпе изящную фигурку. То была Амалия Котсури-Вутрекас. Молодая гречанка приехала в Лондон уже после окончания медицинского факультета в Афинском университете имени Иоанна Каподистрии, бывшего одно время и русским министром зарубежного ведомства. Она приехала, чтобы совершенствовать свои знания в области микробиологии.
Между прочим, сама она оказалась на редкость способным молодым специалистом-врачом. Мало того, что она получила великолепное общее образование, – так она в совершенстве владела основными европейскими языками, отличалась весьма приятными манерами и замечательным характером. Короче говоря, Флемингу доставляло особое удовольствие общение с нею.