- Прежде всего, - словно не слыша этого пылкого восклицания, продолжал Холмс, - меня привлекает его яркая незаурядность. Вот, кстати, еще одна важная деталь Вы обратили внимание на эпиграф, который Пушкин поставил к первой части этой своей повести?
- По правде говоря, не обратил, - признался Уотсон.
- Зря. Прочтите его внимательно.
Уотсон раскрыл "Пиковую даму" и прочел:
- Остроумно, - сказал Уотсон, дочитав этот стихотворный отрывок до конца.
- Я привлек ваше внимание к этому эпиграфу, - поморщился Холмс, - не для того, чтобы вы расточали ваши комплименты пушкинскому остроумию.
- Ах, так это самого Пушкина стихотворение?
- Да. Впервые он привел его в своем письме Вяземскому от первого сентября тысяча восемьсот двадцать восьмого года. "Я продолжаю, - писал он в этом письме, - образ жизни, воспетый мною таким образом". И далее следовал текст этого шуточного стихотворения. Позже, в слегка измененном виде, он поставил его эпиграфом к "Пиковой даме". Я попросил вас прочесть его внимательно, чтобы обратить ваше внимание на его форму. На ритмику, интонацию...
- О, все это я оценил вполне! Можете мне поверить! Форма весьма изящна, интонация легка, грациозна, непринужденна, как, впрочем, почти все у Пушкина.
- Да нет, не в этом дело, - снова поморщился Холмс.
Подойдя к книжному шкафу, он порылся в нем и извлек старый, пожелтевший от времени журнал.
- Что это? - спросил Уотсон.
- "Русская старина" за тысяча восемьсот восемьдесят четвертый год. Август. Здесь впервые была отмечена родословная этого пушкинского отрывка в описании рукописей Пушкина, выполненном известным историком русской литературы Вячеславом Евгеньевичем Якушкиным. Сделайте одолжение, Уотсон, прочтите, что пишет Якушкин об этом пушкинском стихотворении.
Приблизив раскрытый журнал к глазам, Уотсон прочел:
- "Отрывок из известной песни - "Знаешь те острова..." - принадлежащей многим авторам..." Ничего не понимаю! Выходит, это не один Пушкин сочинил, а многие авторы?
- Нет, - покачал головой Холмс. - Это стихотворение сочинил Пушкин. Но современниками, знающими, в чем тут дело, оно воспринималось как отрывок из песни, сочиненной раньше. А песенка эта была сочинена Рылеевым и Бестужевым-Марлинским.
- Вон оно что!
- Да... И содержание песенки было весьма, я бы сказал, примечательное. Полный ее текст у меня имеется.
Взяв с полки том Рылеева, Холмс быстро раскрыл его на нужной странице.
- Вот она, эта песенка, - сказал он, протягивая книгу Уотсону. Прочтите, пожалуйста!
Уотсон начал:
- Нет-нет, не это! - прервал его Холмс. - Переходите сразу ко второму отрывку!
- Вот к этому? - ткнул Уотсон пальцем в раскрытую перед ним страницу.
Холмс молча кивнул, и Уотсон внимательно стал читать указанный ему отрывок:
Надеюсь, вы догадались, на какие обстоятельства российской истории намекает эта шуточная песенка? - спросил Холмс, когда Уотсон дочитал стихотворение до конца.
- Не совсем, - признался Уотсон.
- Песенка эта, - объяснил Холмс, - весьма прозрачно намекала на убийство Петра Третьего, инспирированное его женой Екатериной, и на удушение Павла Первого. "Курносый злодей", о котором здесь говорится, это ведь не кто иной, как Павел. А помог русским людям избавиться от этого курносого злодея не столько Бог, сколько вполне конкретные люди, имена которых авторам этой песенки, как, впрочем, и Пушкину, были хорошо известны.
- Вам не кажется, Холмс, что мы слегка отдалились от героя пушкинской "Пиковой дамы"?
- Ничуть! Неужели вы до сих пор не поняли, куда я клоню?
- Не понял, - признался Уотсон. - И боюсь, что без вашего разъяснения не пойму.