Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

- Не торопитесь, Уотсон. Дочитайте ее рассказ до конца, - оборвал его Холмс.

Пожав плечами, Уотсон послушно продолжил чтение:

Недаром над ним пронеслася гроза:

Морщины на лбу появились,

Лицо было мертвенно бледно, глаза

Не так уже ярко светились...

Казалось, он в душу мою заглянул...

Я горько, припав к его груди,

Рыдала... Он обнял меня и шепнул:

- Здесь есть посторонние люди...

И правда, по комнате важно шагал

Свидетель: нам было неловко...

Сергей на одежду свою показал:

- Поздравь меня, Маша, с обновкой...

Я громко сказала: "Да, я не ждала

Найти тебя в этой одежде".

И тихо шепнула: "Я все поняла.

Люблю тебя больше, чем прежде..."

- Так вот ты какая! - Сергей говорил,

Лицо его весело было...

Он вынул платок, на окно положил,

И рядом я свой положила.

Потом, расставаясь, Сергеев платок

Взяла я - мой мужу остался...

Нам после годичной разлуки часок

Свиданья короток казался...

- Я бы хотел все-таки, если позволите, задать вам только один вопрос, прервав чтение, обратился Уотсон к некрасовской героине. - Этот обмен платками был чисто символическим? Или мужу удалось передать вам вместе со своим платком нечто важное?

Но и вторая княгиня ответила Уотсону совершенно так же, как незадолго до того это сделала первая: она молча указала ему на книгу, давая понять, что ответ он найдет там.

И он действительно легко нашел его:

Великую радость нашла я в платке:

Целуя его, увидала

Я несколько слов на одном уголке.

Вот что я, дрожа, прочитала:

"Мой друг, ты свободна. Пойми - не пеняй!

Душевно я бодр, и желаю

Жену мою видеть такой же. Прощай!

Малютке поклон посылаю..."

- Благодарю вас, сударыня, - поклонился Холмс героине Некрасова. - И вас тоже от души благодарю, - обернулся он к другой, "настоящей" княгине Волконской. - Простите, что мы вынудили вас воскресить в памяти эти горькие мгновенья.

Покинув обеих княгинь, Холмс и Уотсон тотчас же вернулись к себе на Бейкер-стрит, чтобы обсудить увиденное и услышанное.

Отправимся и мы вслед за ними.

- Как видите, мой милый Уотсон, Некрасов довольно далеко отклонился от записок Марии Николаевны Волконской, - начал Холмс.

- Что же тут удивительного, - пожал плечами Уотсон. - Ведь сын княгини отказался дать ему ее записки. Только прочел один раз вслух. Кое-что из услышанного Некрасов запомнил правильно, а многое не удержалось в его памяти. Вот он и напутал. Я, конечно, его в этом не упрекаю. С одного чтения всего ведь не упомнишь!

- Нет, друг мой, - улыбнулся Холмс. - Такое объяснение было бы, извините меня, по меньшей мере наивным. Некрасов ведь не просто изложил этот эпизод чуть-чуть иначе, чем он выглядит в "Записках княгини Волконской". То, что в ее "Записках" было всего лишь скупым и строгим изложением фактов, он превратил в красноречивую, исполненную глубокого драматизма сцену.

- Вы имеете в виду этот их разговор в тюрьме? И то, что было написано на платке?

- И это тоже, конечно. Но важно даже не то, что Некрасов обогатил этот эпизод из "Записок княгини Волконской" своей фантазией. Так же, кстати, как и многие другие эпизоды, заимствованные из ее "Записок". Важно, с какой целью он это делал!

- Какая же, по-вашему, у него тут была цель?

- О, тут не может быть двух мнений! Некрасов хотел не просто пересказать никому не известную историю...

- Конечно, не просто пересказать, - заметил Уотсон. - Он хотел изложить ее стихами. А ведь это, я думаю, гораздо труднее, чем писать прозой.

- Ну, на этот счет есть разные мнения, - улыбнулся Холмс. - Многие считают, что стихи писать легче, чем прозу. Может быть, как-нибудь в другой раз мы к этой проблеме вернемся. Сейчас же я хочу решительно возразить нам. Нет, отнюдь не только желание облечь рассказ княгини Волконской в стихотворную форму вынудило Некрасова отклониться от реальности и дать волю своей фантазии. Некрасов хотел потрясти воображение своего читателя как можно более впечатляющим изображением подвига декабристов. Он хотел показать не только глубину их страданий, но и всю меру их душевного величия. Именно это стремление окрыляло и направляло его художественную фантазию.

- Да, - согласился Уотсон. - Это благородное желание его, конечно, до некоторой степени оправдывает.

- До некоторой степени? - изумился Холмс - Нет, Уотсон, не до некоторой степени. Да и вообще это ваше словечко - "оправдывает" - тут совершенно неуместно. Ни в каких оправданиях Некрасов не нуждается. Ведь он поступил так, как поступает каждый истинный художник.

- Что значит - каждый? Уж не хотите ли вы сказать, что мы имеем тут не просто некий казус, а как бы некоторую общую закономерность?

- Вот именно! Это вы очень верно подметили, мой проницательный друг! подтвердил Холмс. - Именно закономерность! Художник всегда обогащает избранную им натуру своим отношением к ней. Мыслями, которые она эта натура - в нем пробудила... Чувствами, одушевлявшими его в работе над тем или иным сюжетом...

- Вы хотите сказать, что писатели в своих книгах никогда не воспроизводят в точности то, что было в жизни? - уточнил Уотсон.

- Да, я хотел сказать именно это, - подтвердил Холмс. - Подчеркиваю: никогда!