Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

- Однако Лермонтов, - продолжал я, - поставил это известие не в конец романа, а сообщил о смерти героя в самой его середине. Да и сообщил как-то небрежно, вскользь. А истинным, то есть сюжетным, эпилогом своего романа он сделал рассказ "Фаталист", в котором рассказывается о событиях, относящихся ко времени, когда Печорин жил в той крепости, где судьба свела его с Максимом Максимычем.

- Вот это уж совсем непонятно! - возмутился Тугодум. - Ну, я еще понимаю, что он хотел, как вы говорите, показать нам Печорина сперва издали, потом вблизи, сперва со стороны, а потом - изнутри. Но зачем надо было конец романа поместить в середину, а начало в конец? Чтобы совсем запутать читателя, что ли?

- Нет, - улыбнулся я. - Совсем не для этого. Лермонтов начинает свой роман, что называется, с конца, а завершает его более ранним периодом в жизни героя, чтобы судьба Печорина не выглядела уж совсем беспросветной. Именно поэтому, кстати, и о смерти своего героя он сообщает как бы вскользь, не считает нужным подробно останавливаться на этом событии.

- Если это так, как вы говорите, - спросил Тугодум, - почему он решил кончить роман "Фаталистом", а не, скажем, "Таманью"?

Этот вопрос, признаюсь, сперва поставил меня в тупик. Но, поразмыслив, я еще раз похвалил себя за удачную мысль взять себе в помощники именно Тугодума: его вопросы невольно наталкивали меня на объяснения, которые сами собой, без его помощи, мне бы в голову не пришли.

- Я думаю, потому, - нашел я, как мне казалось, правильный ответ, - что в рассказе "Фаталист" подводится итог тем поискам смысла жизни, которыми Печорин занят на протяжении всего романа. Это как бы идейный, философский итог романа. Последняя точка, завершающая анализ этого причудливого и сложного характера.

- Чем больше мы с вами говорим, тем яснее для меня становится, - сказал Тугодум, - что такое необычное построение романа - это все-таки не правило, а исключение. Печорин - человек странный. У него и в характере, и в жизни все спуталось, смешалось. В этом все дело. Но ведь писатели очень часто пишут и не о таких странных людях...

- Конечно.

- А тогда уж нет никакой нужды начало ставить в конец, а конец в середину.

- И тем не менее, - возразил я, - писатели поступают так довольно часто.

Тугодум не был бы Тугодумом, если бы принял это мое утверждение на веру.

- Что-то я больше ни помню ни одного такого случая, - сказал он.

- Ну что ты! - сказал я. - Таких случаев сколько угодно! Возьми... ну, возьми хоть "Мертвые души"...

- А что - "Мертвые души"?

- Начинается там повествование - ты ведь по мнишь? - приездом Чичикова в уездный город N. Затем Чичиков посещает окрестных помещиков и заключает с ними свои странные сделки. Причем смысл этой его загадочной деятельности далеко не сразу становится понятен читателю...

- Ну и что? - сказал Тугодум, упорно не желая понять, куда я клоню.

- Затем, - терпеливо продолжил я свое объяснение, описывается разоблачение Чичикова, его конфуз. И только в конце первого тома автор, наконец, сообщает нам о происхождении своего героя, о его детстве, юности, а также о том, как впервые осенила его идея приобретения мертвых душ, не внесенных в ревизские сказки.

- Да, - вынужден был согласиться со мной Тугодум. - В "Мертвых душах" все именно так, как вы говорите. Но "Мертвые души" тоже не совсем обычное произведение. Гоголь даже назвал эту свою книгу не романом, не повестью, а поэмой... Приведите еще какой-нибудь пример.

- О, сколько угодно! - сказал я. - Но это уж как-нибудь в другой раз.

СЮЖЕТ - ВЫРАЖЕНИЕ АВТОРСКОЙ МЫСЛИ

Как вы понимаете, я так резко оборвал свои разговор с Тугодумом совсем не потому что не смог припомнить других литературных произведений, в которых начало и конец так же поменялись бы местами, как в "Герое нашего времени" Лермонтова и "Мертвых душах" Гоголя.

Просто уже пора подвести некоторые итоги.

Итак, предположив, что в основу рассказа Конана Дойла "Шесть Наполеонов" и романа Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев" (так же, как в основу повести Вельтмана "Провинциальные актеры" и комедии Гоголя "Ревизор") положен один и тот же сюжет, мы ошиблись. Гораздо ближе к истине было бы утверждение, что в основе этих произведений лежит одна и та же фабула. Сюжеты же у них - разные. И дело тут не только в том, что одна и та же (или похожая) фабула разворачивается в каждом из этих произведений в другой последовательности, резко отличающейся от той, в которой события происходили, как говорит Б. В. Томашевский, "на самом деле". (Комедия Гоголя, например, как вы, конечно, помните, начинается не с появления Хлестакова, которого по ошибке принимают за ревизора, а с со общения городничего о письме, в котором его предупреждают о скором прибытии важного чиновника из столицы с секретным предписанием.)

Бывает, что автор излагает свою историю без всяких временных перестановок. Иначе говоря, последовательность изложения событий в произведении совершенно такая же, как если бы события эти происходили на самом деле. А сюжет такого произведения тем не менее все-таки разительно отличается от его фабулы.